Книга Предатель. Точка невозврата, страница 25 – Марта Макова

Вот тогда и увидел впервые фотографию Маргариты Морозовой. Зацепился. Сам не понимал, что так торкнуло в ней. Красивая она, конечно, Рита Морозова, но совсем не в моём вкусе. Я баб сочных люблю, чтобы всё при них было, чтобы здоровьем от них пыхало. А эта что? Пипетка!

Улыбкой своей нежной зацепила. Смотрела на меня с фотографии и казалось, что только мне улыбается. И добрые смешинки в глазах только мне светят. Любаша мне так улыбалась. И смотрела на меня так только она.

Потому, наверное, и не смог просто закрыть страничку и забыть о неизвестном мне молодом фонде.

Откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Улыбался, как дурак, вспоминая, как возмущёнием пылала и взглядом метала молнии эта маленькая женщина.

Не умеет Маргарита Романовна, скрывать свои эмоции. Всё на лице у неё написано. И испуг, когда оценила мой размер при встрече, и любопытство, и чисто женский интерес, когда разглядывала меня в кабинете, и растерянность. А уж негодование, искреннее такое, на грани срыва в ярость, даже удержать не пыталась. Ей богу, думал броситься! И не страх передо мной-медведем её остановил, а стол. И хорошо, что ничего не стояло на нём, а то запустила бы в меня не задумываясь.

Я был доволен результатом этой встречи. Не люблю разочаровываться в людях. Ещё больше ненавижу тех, кто играет на человеческих чувствах, на жалости и сострадания в угоду себе и своему кошельку.

Окажись Маргарита обычной, алчной курицей, готовой продаться за деньги — уже завтра разнёс бы этот фонд в пыль. И пипетку эту раздавил бы без жалости. А так… ещё посмотрим.

Зацепила, ты меня Ритуля. Давно таких искренних эмоций у женщин не видел. Что же будем знакомиться поближе.

— Что это было? — ворвавшийся следом за мной в туалет Кир, свирепо раздувал ноздри. — Что у тебя с этим олигофреном-переростком?

Я уцепилась пальцами за мраморную столешницу умывальника и заторможенно покачала головой. В глазах стояли слёзы. Обидно. А такие надежды на Белецкого были. Такие перспективы открылись бы.

— Рит. — в голосе мужа прорезались нотки тревоги. — Он что, обидел тебя? Приставал? Рита, обидел?

Кир развернул меня за плечи к себе лицом.

— Больнее, чем ты, меня никто не обижал. — дёрнулась я из цепких пальцев. — Тебя не переплюнуть никому.

Да, мне было тошно, да, было обидно. Меня ещё трясло от избытка хлынувшего в кровь адреналина. От жуткого разочарования и возмущения. Я даже не помнила толком, что я наговорила Белецкому. Что-то вроде того, что нашему фонду не подходит такой формат взаимодействия с благотворителями. Господи, я дверью хлопнула, когда из вип-кабинета вылетала, потому что понимала — ещё секунда, ещё одно его слово, и я сорвусь на оскорбления. У меня кровь в голове шумела морским прибоем.

Но это была не та боль, это в сравнении не шла с той, что причинил мне Кир. Той, которая заставляла меня тихо скулить и корчиться по ночам в гостиничном номере. Которая выжгла в груди огромную дыру с оплавленными краями.

— Белецкий отказал тебе. — ухмыльнулся Кир. — Поэтому ты выскочила из кабинета такая злая и красная? Что же, ожидаемо. Я предупреждал тебя, что твой фонд нафик никому не нужен. Загнётся он без меня.

— Убери руки, Кир, и выйди, это женский туалет.

— Плевать.

— Мне не плевать. Не хочу, чтобы нас с тобой здесь застал кто-то из гостей.