Книга Смерть в Галерее, страница 48 – Марджери Аллингем

— Но, приятель, — даже Дэвид пытался протестовать. — Подумай хоть немного. Я могу понять, что все это для тебя такой кусок, который трудно сразу проглотить. Но, Боже мой, Долли, как бы больно тебе ни было, посмотри на вещи реально. Филлида вышла замуж за Роберта по любви и согласию, а его, беднягу, только что похоронили.

Годолфин повернулся к нему. Его трясло, вены на висках заметно вздулись.

— Я это понимаю, — сказал он. — Бог мой, это как раз единственное, что я очень хорошо понимаю.

Впервые он так явно позволил своей злости выплеснуться наружу, и всех охватило смутное предчувствие.

Годолфин отрывисто рассмеялся.

— Извините, — сказал он. — Но вы забываете, там, где я медленно гнил за гранью существования, не было места красоте и изяществу. Я вернулся с совершенно ясным сознанием. И меня не остановят доморощенные «позволительно» и «непозволительно». И меня абсолютно не заботит, выглядит ли то, что я делаю, прилично или неприлично в глазах «общества». Я хочу забрать Филлиду отсюда. Помните, она моя жена, а не Роберта. И если она не может или не хочет уехать со мной до тех пор, пока эта чертова тайна не раскроется, тогда я раскрою эту тайну. И ни одна живая душа на свете не сможет мне помешать. Я достаточно понятно выразился?

Все молчали. Филлида плакала, не скрывая своих слез, и в комнате было слышно только ее прерывистое дыхание.

Годолфин зло посмотрел на Габриель.

— Если вы не хотите, чтобы я остался в этом доме, миссис Айвори, — сказал он, — я остановлюсь в ближайшей гостинице. Но если в вас есть хоть капля здравого смысла, вы примете мою помощь и не будете ее отвергать.

Старая женщина задумчиво его рассматривала.

— Благодарю вас за предложение, — неожиданно смиренно сказала она. — Да, мистер Годолфин, мы были бы вам очень признательны, если бы вы на несколько дней смогли остановиться у нас как гость моего сына. — Она, улыбнувшись, помолчала. — Вы, конечно, будете вести себя, как гость.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, как два авантюриста, которые стоили друг друга. Он рассмеялся.

— Снимаю перед вами шляпу, — сказал он. — А-а, конечно, как гость.

Габриель вздохнула с облегчением и укрылась в глубине своего кресла.

— Я так устала, — проговорила она и потом продолжила в той самой отстраненной манере, которая напомнила Фрэнсис разговор в Хэмпстеде. — Нет, Доротея, я уйду, но не сейчас. Прежде всего, я должна кое-что вам всем сказать. Если не хотите, можете меня не слушать. Но я сейчас сижу в своей собственной гостиной, и у меня есть полное право говорить все, что мне хочется, и с вашей стороны было бы очень любезно ко мне прислушаться. Прежде всего, я очень стара. Так стара, что чаше всего мой разум блуждает там, где ему вздумается. Но иногда, обычно по вечерам, он становится очень ясным. И именно в это время мне все становится намного понятнее, чем вам, потому что у меня есть одно преимущество. Я смотрю на все это со стороны. Моя жизнь подходит к концу. Мои чувства уже мертвы, и мне уже почти безразлично, что случится со мной или с кем-то еще. Я не знаю, понимаете ли вы меня, но, хотя некоторые из вас — мои внуки, все вы для меня чужие. Вы не только не из моего поколения, но даже не из моей эпохи. Я смотрю на вас очень-очень издалека.

Она откинулась в кресле, такая хрупкая, окруженная облаками плотного черного шелка. Ее руки покоились на ручках кресла. И если это было одно из ее очередных представлений, как Фрэнсис, у которой для этого были все основания, начинала подозревать, это представление было чрезвычайно впечатляющим. Через секунду она уже отдалилась от них, покинула их, просто умыла руки, и ее разум отдыхал где-то далеко, в святилище, созданном самим временем.