Онлайн книга «Патологоанатом. Истории из морга»
|
В «Фарсалии», эпической поэме о гражданской войне в Риме, написанной Луканом в 61–65 годах новой эры, много места уделено деятельности страшной колдуньи и ведьмы Эрихто. Она описана, как до жути уродливое, внушающее ужас создание – нечесаная и худая, с бледной, как скелет, кожей и черными, как ночь, волосами. В поэме сказано, что она жила в заброшенных могилах и общалась с трупами; эта женщина была так страшна, что от нее прочь бежали даже волки и хищные птицы. Но она же была непревзойденной мастерицей воскрешать мертвых и говорить с ними. Политики и военачальники искали встреч с ней, чтобы воспользоваться этим ее сверхъестественным даром. Например, полководец Секст Помпей, воевавший с непобедимыми легионами Цезаря, обращался к Эрихто. В одном из фрагментов поэмы Эрихто оживляет свежий труп и требует от него предсказать будущее. После извлечения трупа из могилы, вскрытия его полостей и заполнения жил зловещей оживляющей смесью, …сразу же согрелась остывшая кровь, закрылись черные раны, а кровь снова побежала по венам оживших конечностей. Кровь омывала органы под охладелой грудью, и жизнь, поверженная смертью вновь воспряла в погибших внутренностях. Я не выкапываю трупы с намерением вступить в общение с ними, несмотря на то, что просто обожаю свою работу, но, если отвлечься от деталей, то я, по сути, делаю то же самое. Если прибегнуть к метафоре, то можно сказать, что я возвращаю мертвых к жизни, чтобы снова услышать их истории и даже истолковать их предсказания о будущем. Моя работа в музее напоминает мою работу в моргах. Когда я была техником, моей задачей было «читать» плоть мертвых по ее виду и на ощупь. Я читала ее, как читают шрифт Брайля, чтобы узнать историю их прощания с жизнью. Я читала кровоподтеки, шрамы, татуировки и следы хирургических вмешательств на пергаменте кожи, чтобы помочь патологоанатому описать последние мгновения жизни мертвеца и установить причину его смерти. Здесь, в музее, я, подобно Эрихто, возвращаю души умерших в их иссохшую плоть и стараюсь восстановить историю каждого индивида, восстановить ее на основании медицинских свидетельств и найти им место в узком пространстве между историей, медициной, литературой и искусством. Каждый человек – будь ему один год или сто лет, имеет свою историю. До того, как я была назначена единственным сотрудником этого учреждения, музей начал приходить в упадок; много лет им пользовались только студенты-медики и врачи. Первой моей задачей стал осмотр всех пяти тысяч анатомических экспонатов и их восстановление, очистка или перестановка, если это было необходимо. Ведомство по сохранению тканей человека не занимается останками, чей возраст превышает сто лет, и мне, первым делом, пришлось сверить с каталогом все даты и источники происхождения экспонатов. Если им было больше ста лет, я переносила их на первый этаж, где я предполагаю открыть выставку для свободных посещений всех желающих. Такого еще не было за всю историю музея. Возраст этих препаратов открывает новый, неведомый мир патологии прежних времен, патологии, которую мы не видим сегодня, и одно это делает каждый анатомический препарат такого рода особым, неповторимыми уникальным. Рак мошонки у трубочистов, например, долго поражал, как явствует из названия, мужчин именно этой профессии. Грустный факт, но на протяжение всего восемнадцатого столетия мальчиков заставляли прочищать дымоходы совершенно голыми, а так как кожа мошонки очень морщинистая, то в ней надолго застревали частички сажи. Когда мальчики достигали периода полового созревания, на мошонке появлялись бородавки, которые часто ошибочно принимали за какое-то неизвестное венерическое заболевание. Трубочисты пытались избавляться от этих бородавок с помощью деревянных скребков, но безуспешно. Они продолжали расти и вскоре поражали всю кожу мошонки, так как, на самом деле, это был рак. Связь между ним и профессиональной принадлежностью больных была впервые установлена хирургом госпиталя Святого Варфоломея Парсивалем Поттом, и именно благодаря этому человеку был принят закон о технике безопасности на производстве. В нашем собрании есть три препарата пораженной раком мошонки, на которых видны все морщинки и волоски. Несмотря на то, что это фрагменты, отделенные от тел, истории их воссоздают цельность личностей, так как наши экспонаты – это не объекты, а субъекты со своими яркими и живыми биографиями – сквозь пятна и рубцы проступает подлинная, подчас очень драматичная, человеческая история. Я воспринимаю каждый препарат и работу с ним, как вскрытие прошлого, которое приходит ко мне не в виде трупов, направленных коронером, а как ископаемые останки далекого прошлого. Мы начали устраивать публичные мероприятия, и репутация музея стала улучшаться, а его престиж – расти. Теперь его считают великолепным источником, возможностью создать центр просвещения публики и центр научных исследований. Ни один день в музее теперь не похож на другой, каждый день я получаю самые разнообразные предложения: знаменитый кутюрье хочет устроить фотосессию среди заспиртованных препаратов, художники хотят выставить свои работы в выставочном зале музея, группа тяжелого рока, пользуясь прекрасно акустикой здания, желает устроить выступление в музее. Наш учреждение, на самом деле, начало возрождаться – как и я. Однажды утром зазвонил телефон. Я отпила глоток кофе и взяла трубку. – Алло, это патологоанатомический музей (мне потребовалось довольно много времени, чтобы перестать отвечать: «Алло, это морг»). Звонила женщина из отдела по связям с прессой. В голосе ее слышалось едва сдерживаемое волнение: – Боже мой, вы знаете, кто хочет нанести нам визит? – она не дала мне возможности ответить и пропищала: – Брэдли Купер! Я немного помолчала, а потом отозвалась: – Хм, хорошо. Знаменитый голливудский актер и сердцеед Брэдли Купер? Конечно, я могу принять его, но мне надо заново законсервировать сердце, почку, емкость которой начала подтекать, а кроме того, мне предстоит отыскать в шкафах матку, которая значится в каталоге. Но я смогу найти для него часок в перерыве между делами. Было бы неплохо выпить кофе с Брэдли Купером, но… всему свое время. |