Книга Патологоанатом. Истории из морга, страница 37 – Карла Валентайн

С тех пор мы пережили две мировые войны, и времена разительно переменились. Женщины стали проникать в те сферы деятельности, которые прежде считались чисто мужскими, включая и прозекторскую службу. И Джун стала одной из первых в нашей профессии. Уже в возрасте шестнадцати лет она обучилась профессии бальзамировщика на курсах, созданных для тех, кто желал получить профессию и оставить школы в возрасте шестнадцати-семнадцати лет. На своем коротком веку она повидала многое и, к тому же, была очень веселым и общительным человеком.

Я до сих пор помню одно из первых вскрытий, проведенных нами совместно. Это был жуткий случай. Мужчина покончил с собой, прыгнув с крыши высокого дома. Тело было расчленено на несколько кусков. За два предыдущих года работы в морге я видела всякое – от жертв дорожных происшествий до самоубийц. Но таких фрагментированных трупов я еще не видела. Я не могла поверить, что такое может произойти с человеческим телом, которое, как я знала, было довольно прочным. Человеческий инстинкт поистине противоречив (это настоящий оксюморон): нас одновременно тянет смотреть на такие вещи, и отворачиваться от них. Вид того тела потряс меня до глубины души. Левая сторона черепа была разбита вдребезги, конечности переломаны, и сквозь кожу наружу выступали костные отломки. Все это делало весьма затруднительным запись данных наружного осмотра. На изображениях тела я обозначила оторванные конечности длинными линиями. Часть головного мозга сотрудники скорой помощи собрали с земли. Эти мелкие кусочки были сложены в маленький пластиковый мешок и доставлены вместе с трупом.

Хорошо помню заданный будничным тоном вопрос Джун: «Ты не видела в мешке с мозгом его левый глаз?» Я, стараясь скрыть нервозность, ответила: «Э, я еще не смотрела». Мне так не хотелось на все это смотреть, что я не просеяла остатки мозга, чтобы найти глаз, которого там в принципе могло и не быть.

«Вот же он!» – воскликнула Джун, указывая на правую голень трупа. Глаз каким-то образом скатился вниз и застрял в тканях голени, и смотрел оттуда на нас, как смотрят на покупателей глаза замороженных рыб с прилавков рыбного магазина.

Джун взяла у меня бланк и нарисовала на голени глаз, снабдив его ресницами и зрительным нервом. Я рассмеялась, но мой смех быстро перешел в судорожный плач. Собственно, я и смеялась, чтобы не расплакаться. Джун шутила не просто так. Ей надо было отвлечь меня, чтобы я окончательно не потеряла голову. Нарисованный на бланке глаз слегка притушил мои эмоции, которые могли помешать мне нормально работать. Мне стало легче, рисунок прочистил мне голову, словно чихание, и я теперь могла сосредоточиться на моих обязанностях.

Я взяла у Джун бланк и продолжила обозначать на нем травмы, вспоминая, как в университете я записывала названия анатомических образований – «большеберцовая кость», «пяточная кость» или «основно-затылочное хрящевое сочленение». Мне тогда подумалось, что лекции и учебники не готовят к реальностям морга.

Запах разложения обусловлен такими мощными и мускусными молекулами, что воспринимается как нечто плотное и почти осязаемое. На задней стенке глотки появляется ощущение тошнотворной сладости, как будто во время поцелуя в рот проник разлагающийся язык. Правда, в отличие от сцен телевизионных сериалов, в которых молодые полицейские и закаленные детективы мажут носы ментоловым кремом, чтобы ослабить трупный запах, техники моргов и патологоанатомы не прибегают к таким трюкам. Дело в том, что все разложившиеся трупы пахнут по-разному, и в некоторых случаях эта мрачная обонятельная гамма может подсказать причину смерти. Иногда это бывает очень важно, особенно когда разложившиеся в зловонную жижу органы становятся недоступными патологоанатомическому исследованию. Кроме этого, так просто лучше – сдаться запаху, потому что со временем мозг перестает воспринимать сильные обонятельные сигналы (так же, как мы перестаем ощущать запах старых духов, когда начинаем пользоваться новыми, хотя посторонние люди тот старый запах улавливают очень хорошо), и запах становится переносимым.