Книга Патологоанатом. Истории из морга, страница 52 – Карла Валентайн

Когда вся кровь и телесные жидкости были замещены раствором, а сами они вытекли через венозный дренаж, я подумала, что на этом процедура закончится. Однако Сара извлекла из шкафа инструмент, похожий на меч, присоединенный к резиновой трубке, и я догадалась, что это троакар. Это инструмент для отсасывания жидкостей из полостей – я читала о нем в книгах по медицине. У троакара заостренный конец, а вокруг отверстия просвета, на стенках острия проделаны другие отверстия. Троакаром пунктируют живот и осуществляют аспирацию жидкости из брюшной полости и внутренних органов. Холодные научные термины «пункция» и «аспирация» дают очень скудное представление о том, как все это выглядит на самом деле. Было такое впечатление, что Сара практикуется в фехтовании: она прокалывала живот и поворачивала троакар в разных направлениях, отсасывая жидкость из лабиринта внутренних органов. Жидкость, вместе с газами, оттекала в приемный барабан с хлюпаньем, какое можно слышать, когда через соломинку отсасывают из стакана остатки молочного коктейля. Потом Сара приступила к противоположной процедуре, и стала накачивать в живот дезинфицирующий раствор, как некую висцеральную приправу.

Троакар является предметом, неотделимым от бальзамировщика. Термин происходит от французского словосочетания trois quarts, что означает «три кварты». Исторически троакары применяли для удаления избытка жидкостей из полостей больных людей, чтобы уменьшить сдавливание тканей при отеках, и три кварты – это объем жидкости, удаленной, например, из брюшной полости при асците. Кварта – это две пинты, и, следовательно, три кварты – это достаточно большой объем жидкости или газа, и теперь вы понимаете, сколько этой гадости брызнуло мне в лицо, когда я вскрыла раздутый труп.

Отверстия, оставшиеся в коже живота после введения троакара, зашивают швами или закрывают специальными пластиковыми заглушками, чтобы жидкость не вытекала из живота. Я смотрела на швы и заглушки, и мне казалось, что я нахожусь в ремесленной мастерской. Для того чтобы предотвратить истечение жидкости, Сара вставила пинцетом в ноздри марлевые турунды, а потом попросила меня повернуть умершую набок, чтобы вставить такую же пробку в прямую кишку. Все это зрелище казалось мне очень странным – молодая женщина разматывает бинт и засовывает его в задний проход старой женщине, и при этом говорит о каких-то повседневных вещах.

– Как тебе живется в Уорсинге? – спросила Сара, вставив на длину кисти зажим с тампоном в задний проход покойной.

– Отлично, – ответила я машинально. Мне было трудно говорить, у меня было такое впечатление, что я пребываю в трансе.

– Здесь у моря хорошо, правда? Хрусь! Я сама из Ливерпуля и хорошо чувствую разницу. Хрусь! Воздух здесь намного свежее. Хрусь!

– Мммм, да, – промямлила я в знак согласия.

Слушая этот шорох, я чувствовала, что мы делаем что-то непристойное. Однако и мне самой стоматолог на приеме засовывал марлевые шарики в рот, а гинекологи совершают действия еще более непристойные, так, может быть, в этих действиях и заключается высшая гуманность? Даже после смерти мы остаемся пациентами: из нас течет жидкость, и выделяются экскременты. Мы не можем игнорировать это и уповать на случай.

Наконец, мы одели умершую леди в свежую и чистую одежду, которая осталась чистой благодаря нашим предосторожностям, и Сара принялась накладывать на лицо покойной макияж. Она применяла косметические средства, которые, в отличие от обычной косметики, не реагирует на тепло человеческого тела. После завершения этой работы создалось такое впечатление, что покойница просто спит. Вся процедура заняла около двух часов, намного меньше, чем продолжалось бальзамирование у египтян. Женщина выглядела так, словно ей предстояло идти на праздник, а не на собственные похороны. Много раз, собираясь на свидание, накладывая косметику и выбирая подходящий наряд, я ловила себя на мысли о том, что все эти хлопоты предстоят мне и перед моими похоронами.