Книга Заживо погребенные, страница 109 – Эдгар Аллан По

– Не вполне. Слышал о ней только из третьих и четвертых рук.

– Основа этой системы – потакать желаниям пациентов. Мы не противоречим никаким причудам, зародившимся в их мозгу. Напротив, мы даже поощряем их; и таким путем удавалось достигнуть самого надежного исцеления. Никакой аргумент не действует на сумасшедшего сильнее reductio ad absurdum^[194]. Например, у нас были пациенты, воображавшие себя цыплятами. Лечение: соглашаться с этим фактом, настаивать на том, что это факт, укорять пациента в непоследовательности, если он не сообразуется с этим фактом – например, не хочет питаться исключительно цыплячьим кормом. Немножко крупы и песка делали чудеса в этом отношении.

– В этом и заключалось все лечение?

– Никоим образом. Большое значение имели развлечения всякого рода – музыка, танцы, гимнастические упражнения вообще, карты, книги и т. п. Мы делали вид, что лечим пациента от какого-нибудь физического недуга, и самое слово «помешательство» никогда не произносилось. Главное было заставить каждого помешанного наблюдать за товарищами. Если сумасшедший увидит, что вы полагаетесь на его ум и порядочность, он будет ваш телом и душой. Таким путем нам удалось довести до минимума число смотрителей.

– И вы не применяли никаких наказаний?

– Никаких.

– И никогда не запирали ваших пациентов?

– Очень редко. Случалось иногда, что в болезни наступал кризис, или она внезапно принимала буйный характер, – в таких случаях приходилось запирать пациента в отдельную камеру, чтобы не заразить других, и держать его в одиночном заключении до возвращения родственникам, потому что с буйным помешательством нам нечего делать. Такие пациенты помещаются обыкновенно в общественные госпитали.

– А теперь все это изменилось, и вы думаете, к лучшему?

– Несомненно. Наша система имела свои невыгодные, даже опасные стороны. Теперь она, к счастью, отвергнута во всех Maisons de Sante Франции.

– Ваши слова крайне удивляют меня, – отвечал я, – я был уверен, что в настоящее время только эта система и применяется по всей Франции.

– Вы еще молоды, друг мой, – возразил хозяин, – но время научит вас полагаться только на собственное суждение, не доверяя россказням других. Не верьте ничему, что вы слышите, и только наполовину верьте тому, что видите. Очевидно, какие-нибудь невежды ввели вас в заблуждение насчет Maisons de Sante. После обеда, когда вы отдохнете, я охотно покажу вам лечебницу и ознакомлю вас с системой, которая, по моему мнению и по мнению всех, кто имел случай наблюдать ее действие, далеко превосходит все остальные.

– Это ваша система? – спросил я. – Вами изобретенная?

– Я горжусь тем, что могу признать ее своею, – отвечал он, – по крайней мере, до некоторой степени.

В такой беседе мы провели час или два с г-ном Мальяром. Он показал мне сад и оранжереи, имевшиеся при лечебнице.

– Я подожду знакомить вас с моими пациентами, – заметил он. – Их выходки всегда более или менее расстраивают нервного человека. Я не хочу отбивать у вас аппетит. Сначала мы пообедаем. Я угощу вас телятиной a la Sainte Menehould, цветной капустой sauce veloute, стаканчиком Clos Vougeot – для укрепления нервов.

В шесть часов слуга объявил, что кушать подано, и мы отправились в обширную salle à manger^[195], где уже собралось многочисленное общество – человек двадцать пять или тридцать. Все это был с виду народ порядочный, хорошего воспитания, хотя их костюмы показались мне слишком нарядными, отзывались показной пышностью de vieille court^[196]. Дамы составляли добрых две трети всех присутствующих, и туалеты многих далеко не удовлетворяли понятиям современного парижанина о хорошем вкусе. Например, некоторые из дам, которым нельзя было дать менее семидесяти лет, были увешаны драгоценностями: браслетами, кольцами, серьгами и декольтированы до неприличия. Я заметил также, что лишь немногие костюмы были хорошо сшиты, по крайней мере, лишь немногие хорошо сидели на своих владельцах. В числе дам я увидел и девушку, с которой г-н Мальяр познакомил меня утром; но, к моему удивлению, на ней оказались фижмы, ботинки с высокими каблуками и заношенный чепчик из брюссельских кружев, слишком большой для ее головы и придававший ее лицу какое-то смешное выражение миниатюрности. Когда я в первый раз увидел ее, она была в глубоком трауре, который очень шел ей. Словом, костюмы всего общества отличались странностью, которая напомнила мне о системе поблажки. Я даже подумал, что г-н Мальяр решился обманывать меня, пока не кончится обед, опасаясь, что мне будет неприятно обедать в обществе сумасшедших. Но я вспомнил, что обитатели южных провинций, как мне говорили еще в Париже, народ крайне эксцентричный, с устарелыми понятиями; а когда я поговорил с двумя-тремя из присутствующих, мои сомнения окончательно рассеялись.