Книга Не там, где надо, страница 69 – Кеннет Дун

Охранники начали стучать палками о стены, показывая, что время свиданий подошло к концу.

– Уволь О’Мэлли, брат, – сказал я, вставая. – С сегодняшнего дня у тебя будет новый адвокат.

Говоря о защитнике, который за символическое вознаграждение будет сражаться за своего клиента, я имел в виду своего старого армейского товарища Монти Фостера. Фамилия как будто предопределила его судьбу^[26]. Когда Монти было всего шесть лет, его отец, допившись белых чертей самопальным виски, забил до смерти свою супругу топором за то, что она плохо начистила ему сапоги. Затем все с тем же топором он стал целеустремленно гоняться по дому за единственным сыном, которому, правда, удалось ускользнуть через собачий лаз и добежать до соседней фермы. Фостера-старшего арестовали и отдали под суд, но благодаря усилиям адвоката обвинение было смягчено лишь до «убийства по неосторожности» – как будто мистер Фостер слишком экспрессивно колол дрова и случайно порубил и жену. К тому же, я уверен, в те времена в сельском округе Сан-Бернардино многие были уверены, что муж не поднимет на жену топор, если она не дала ему серьезного повода. Так что папашу Фостера приговорили к семи годам тюрьмы, а его сына отправили в приют.

Через пару лет отца Монти выпустили – то ли в результате очередной реформы, то ли потому что в тюрьмах закончились свободные камеры. Но он даже и не подумал воссоединиться с сыном. Как рассказывал сам Монти, когда пытался разыскать родителя спустя много лет, Фостер-старший сразу после освобождения вновь женился и принялся вытворять то же самое – только с новой женой и новым ребенком. Правда, на этот раз до смертоубийства дело не дошло. Папаша первым доконал себя пристрастием к паленому виски и умер от прошокового рака печени, не дожив до сорока лет.

Как ни удивительно это звучит в наше время, когда все склонны искать истоки своей неудавшейся жизни в детских травмах, Монтгомери Фостер никогда не держал обиды на своего отца. Несколько лет он прожил в приходском приюте, потом его забрали к себе мрачные и набожные фермеры, которые использовали сирот в качестве дармовой рабочей силы. У Монти даже не было возможности получить школьный аттестат. Достигнув восемнадцати лет он двинул в Сан-Франциско, чтобы найти какую-то поденную работу в порту, но тут началась война, и Монти сразу же записался добровольцем. Мы прослужили вместе почти два года, и я всегда находил особое удовольствие в его обществе. Мне казалось, что он, несмотря на свой юный возраст, был настоящим «человеком войны», никогда не унывал, не впадал в панику, не загадывал далеко на будущее. Не обсуждал даже самые абсурдные приказы начальства, но всегда находил возможность отлынивать от бессмысленной работы так, чтобы не попадаться.

Потом Монти перевели сигнальщиком на другой корабль, и я на некоторое время потерял его из виду. Как я узнал позже, они попали под японскую бомбежку, в результате разрыва снаряда Монти оторвало ступню и раздробило правую руку так, что ее пришлось ампутировать выше локтя. Он получил «Пурпурное сердце»^[27]и небольшую пенсию по инвалидности. Казалось бы, тут у Монти были все предпосылки, чтобы пойти по славным стопам своего родителя – обзавестись убыточной фермой, бессловесной женой и верной бутылкой, с которой он и закончит свои дни. Или ограничиться одной лишь бутылкой. Однако никто не подозревал, какие ресурсы скрывались за этой бесхитростной веснушчатой физиономией. Воспользовавшись помощью разных христианских организаций и фондов ветеранов войны, Монти засел за книги и за год получил школьный аттестат. Потом закончил городской колледж. Затем он добился субсидии на обучение и (не без моей помощи, о чем мне до сих пор приятно думать) поступил в юридическую школу. Конечно, не в Лиге Плюща, а в каком-то заштатном университете в Аризоне, зато закончил ее с блеском и почти без долгов.