Книга Семеро с Голгофы, страница 49 – Энтони Баучер

Мартин почувствовал, что ее пальцы постепенно согреваются в его ладони.

Он поцеловал ее. На мгновенье ее губы прижались к его губам, словно растворенное в песне сильное чувство перетекло в поцелуй. Но уже в следующий миг она отстранилась и с упреком посмотрела на него.

– Мартин… – Он сделал движение в ее сторону, но она жестом остановила его. – Ты ведь не любишь меня, Мартин…

– Нет, – честно признался он. – Но разве это имеет такое уж важное значение? Ты мне нравишься. Ты такая милая, славная, очаровательная…

– И я тебя тоже не люблю, – продолжала Мона, будто не слыша его. – А без любви целоваться нельзя.

Это показалось Мартину явным преувеличением, но возражать он не стал.

– Лучше уж то, что сделала Лупе… что она сделала по любви, чем такая малость, как у меня, но без любви. – Мона снова замолчала. – Мартин, мы друзья?

– Ну, конечно!

– Тогда идем в дом.

Она протянула ему руку.

Вернувшись в гостиную, Мона с Мартином по обоюдному согласию разделились. Она пошла танцевать с Чаком, а он поплелся в кухню.

Там он обнаружил Пола. С неизменной трубкой во рту, он слушал разглагольствовании Синтии, которая оставила всякие попытки казаться трезвой. Ее речи с приходом Мартина оборвались, но он успел понять, что сосредоточены они были по-прежнему на мальчишеской фигуре Тани Лешиной – тема, судя по всему, не давала ей покоя.

Пол встал и побрел в гостиную.

– Твоя очередь, Мартин, – бросил он напоследок. – Синтии определенно надо перед кем-то выговориться.

Не говоря ни слова, Мартин плеснул себе в бокал виски. Его раздирало детское желание набраться, чтобы доказать самому себе, будто сцена на балконе его ничуть не задела.

– В чем дело, Мартин? – в одно слово проговорила Синтия, видя, с какой убежденностью он заливает в себя спиртное.

– Ни в чем.

– Да нет, что-то случилось. Скажи Синтии, что.

– Все в порядке, отстань.

– Смотри-ка, сердится! Славный добрый Мартин сердится! Уж не в креолочке ли дело? Мне она показалась симпатичной девочкой, Мартин. А ты что же, повел себя как-то не так? Надо бы ей было предложить выпить бурбону, с «Анжеликой» ничего не добьешься.

Мартин вновь наполнил бокал.

– Хорошая мысль, Мартин. Давай-ка еще по одной. За тебя, за меня и еще за… Нет, только за нас двоих. Итак, за… за… словом, за!

Они выпили одновременно. Мартин издал нечленораздельный звук. Бурбон был отнюдь не высшего качества.

– Нечего кривиться, Мартин! Хорошее виски. Или мы не в настроении? Да нет! Нет! Тысячу раз нет! – И Синтия, безбожно фальшивя и перевирая слова, громко запела популярную песенку про Арчи и Мехитабль – таракана и кошку.

Мартину становилось получше. Бессмертный дух Мехитабль постепенно овладевал им.

– Какого дьявола, Арчи! – воскликнул он. – Toujours gai, малыш, toujours gai!^[44]

– Дама всегда остается дамой, – в тон ему подхватила Синтия. – Еще по стаканчику? А?

Дальнейшее – за одним большим исключением – запомнилось Мартину смутно. Сколько еще времени они с Синтией провели на кухне, знает один только бог. Впрочем, приблизительно подсчитать можно, исходя из объема бутылки виски, каковую они твердо решили опустошить до дна и решение свое успешно осуществили. Незадолго до этого на пороге появилась Мона. Мартину показалось, что произошло это в тот момент, когда Синтия учила его танцевать танго – в результате чего оба, истерически хохоча, рухнули на пол.