Книга Повесть о старых женщинах, страница 174 – Арнольд Беннет

— Пойдем, детка! Утри слезы. — Он подошел к ней, но она отпрянула.

— Нет! Нет! — гневно остановила она его. Слишком низко он ее оценил. И потом ей вовсе не нравится, когда ее называют «деткой».

— Что же ты намерена делать? — спросил он тоном, в котором сочетались насмешка с угрозой. Она его дурачит.

— Могу сказать лишь, чего я не намерена делать, — ответила она. — Я не намерена ехать в Париж. — Всхлипывания затихали.

— Не об этом я спросил, — холодно заметил он. — Я хочу знать, что ты намерена делать.

Не осталось и следа их взаимной нежности. По их поведению можно было бы предположить, что они с младых ногтей ненавидят друг друга.

— А какое отношение это имеет к тебе? — спросила она.

— Самое прямое, — ответил он.

— Тогда можешь удалиться и все обдумать! — заявила она.

Это было совсем по-девчоночьи, по-детски и едва ли соответствовало канонам, определяющим процедуру полного разрыва, но трагическое звучание сохранилось и в этом случае. Вид этой юной девушки, которая вела себя нелепо — словно ее подвергают тяжкому испытанию, если не преувеличивал, то, во всяком случае, усиливал трагизм положения. Джеральда осенило, что иметь дело с юными девицами — неслыханное безрассудство. Ее красоту он перестал замечать.

— «Удалиться»? — повторил он ее выражение. — Ты действительно это имеешь в виду?

— Конечно, именно это, — незамедлительно ответила она.

Таившаяся в нем трусость настоятельно советовала ему воспользоваться ее наивной, беспомощной гордостью и поймать ее на слове. Он вспомнил сцену, которую она устроила ему около шахты, и решил про себя, что при таком нраве ее очарование ничего не стоит и что он был глупцом, воображая, что оно бесценно, а теперь поступит еще гораздо глупее, если не воспользуется возможностью избавиться от всей этой дурацкой истории.

— Значит, мне удалиться? — спросил он, презрительно ухмыльнувшись.

Она кивнула головой.

— Раз ты приказываешь мне уйти, я вынужден подчиниться. Могу я чем-нибудь помочь тебе?

Она жестом дала ему понять, что ей ничего не нужно.

— Ничем? Ты уверена?

Она нахмурилась.

— Ну что ж, прощай. — Он направился к двери.

— Вы, видно, оставляете меня здесь даже без денег? — произнесла она холодным, язвительным тоном. Ее глумливая насмешка оказалась значительно более жесткой, чем его презрительная ухмылка. Она рассеяла последние крупицы сочувствия к ней, таившиеся у него в душе.

— О, простите, пожалуйста! — воскликнул он и с важным видом отсчитал пять соверенов, бросая их на комод.

Она кинулась к ним.

— Не думаете ли вы, что я приму эти мерзкие деньги? — возопила она, собирая монеты рукой в перчатке. Ее первым побуждением было швырнуть их ему в лицо, но она сдержала себя и бросила их в угол комнаты.

— Поднимите! — приказала она.

— Нет уж, благодарю покорно, — резко сказал он и вышел из комнаты, затворив за собой дверь.

Совсем недавно они были возлюбленными, каждым движением своим источавшими нежность, как цветы — аромат! Совсем недавно она уже приняла было решение снизойти к матери и отправить ей депешу с сообщением, что у нее «все в порядке»! И вот этот сон развеялся. И вот раздался громкий глас безжалостного здравого смысла, какой она слышала и раньше в моменты неистовства, и возвестил, что вся эта затея до добра не доведет, что она с самого начала никуда не годилась и не заслуживает ни малейшего оправдания. Чудовищное безрассудство! Да, побег! Но не настоящий побег, а поддельный! Она все время ощущала, что это лишь имитация побега, которая непременно завершится каким-нибудь разочарованием. Ей никогда по-настоящему не хотелось совершать побег, но что-то внутри против воли толкало ее на такой поступок. Все же справедливыми были суровые принципы ее пожилых родственниц. Неправой оказалась она, и расплачиваться придется ей.