Онлайн книга «Повесть о старых женщинах»
|
— Encore des Anglais![18]— сказала одна из них, как если бы это все объясняло. Джеральд не церемонился с официантами, и чем больше они лебезили перед ним, тем он делался высокомернее; даже с метрдотелем он обходился как с поваренком. Он сделал заказ по-французски, громко, вместе с Софьей гордясь своим произношением, после чего их усадили за столик в углу, у большого окна. Софья устроилась на зеленом бархатном диванчике и обмахивалась веером из слоновой кости, который подарил ей Джеральд. Было очень жарко. Окна были открыты настежь, и звуки, шедшие с улицы, мешались со звяканьем, доносившимся из зала. В окне, на фоне густо-фиолетового неба, Софья увидела черный гигантский остов здания — то было новое здание Оперы. — Все что душе угодно! — удовлетворенно сказал Джеральд, заказав суп со льда и игристый мозель. Софья не ведала, что такое мозель, но полагала, что все, что угодно, лучше, чем шампанское. В те времена «Сильвен» был типичным рестораном Второй империи{64} и особенно славился как место, где можно поужинать. Дорогой и веселый, этот со вкусом оформленный ресторан был великолепной сценой, на которой лоретки, актрисы, порядочные женщины, а иной раз и гризетка, которой повезло в жизни, могли любоваться друг на друга сколько угодно. Общедоступность «Сильвена» не лишала его благопристойности; не многие другие рестораны смогли бы так успешно соперничать августовским вечером со злачными местами Булонского леса и темными закоулками Елисейских полей. Изысканное богатство нарядов, целые ярды изящного шитья, бесконечные рюши, более или менее откровенные намеки на то, что спрятано под расшитой тканью и что сильней всего бросалось в глаза, яркие шелка и муслины, вуали, перья и цветы, небрежно выставленные на всеобщее обозрение, покоящиеся на зеленых бархатных подушках и многократно повторенные зеркалами в золоченых рамах, — все это зрелище опьянило Софью. Ее глаза лучились. Она с охотой отведала супу и пригубила вино, хотя, как ни старалась, привыкнуть к нему не могла, а затем, увидев на большом столе, уставленном фруктами, ананасы, сказала Джеральду, что ей именно этого и хочется, и он заказал ананас. Когда к Софье вернулись разум и самообладание, она пустилась с Джеральдом в обсуждение чужих туалетов. Этим она могла заниматься безнаказанно, поскольку ее собственное платье бесспорно было выше критики. Некоторые наряды она безоговорочно осудила, и не нашлось ни одного, который бы заслужил ее полное одобрение. В потоке пылких, пристрастных замечаний излилась вся нелепая придирчивость, порожденная ее возрастом и провинциальностью. Однако у нее хватило ума, чтобы спустя некоторое время понять по тону Джеральда и по выражению его лица, что она ведет себя как надоедливая дурочка. Тогда Софья ловко перевела разговор на качество портновской работы, которую — она сделала упор на слово «работа» — объявила неподражаемой. Софья полагала, что знает цену швейному мастерству, и ее небольшой, но твердо усвоенный опыт рисовал ей картину целого города, переполненного девушками, которые шьют, шьют и шьют день и ночь. Те несколько дней, что они провели в Париже в промежутках между поездками в Шантильи{65} и другие места, она дивилась изобилию и роскоши магазинов; ей было непонятно, как могут процветать все эти лавки, если взять за эталон Площадь св. Луки. Но теперь, когда Софья впервые по-настоящему разглядела пошловатую и двусмысленную роскошь одного из целой сотни ресторанов, ей стало непонятно, как может хватить всех этих лавок. Ей пришло в голову, что здешняя дороговизна весьма выгодна для хозяев магазинов. Право, мысли, проносившиеся одна за другой в ее очаровательной глупой головке, образовывали удивительную мешанину. |