Книга Повесть о старых женщинах, страница 209 – Арнольд Беннет

Прошло много времени — чуть ли не столетие, — и вот она действительно безошибочно разглядела женщину, сидевшую у ее постели. Женщина плакала.

— Почему вы плачете? — удивленно спросила Софья.

И другая женщина, помоложе, стоявшая у нее в ногах, ответила:

— И вы еще спрашиваете! Ведь это вы в бреду сделали ей больно, когда требовали дать вам ножницы.

Дородная женщина улыбнулась сквозь слезы, а Софья, устыдившись, заплакала. Дородная женщина была старой, повидавшей виды и неопрятной. Вторая была намного моложе. Софья не стала спрашивать, кто они такие.

Этот короткий разговор составил краткую интерлюдию, после которой Софья снова впала в беспамятство. Однако она больше не думала, что скоро умрет.

Потом ее сознание прояснилось. Софья поняла, что утром уснула и проснулась только вечером. Следовательно, ее не сажали в ванну.

— Я принимала ванны? — спросила она.

Перед нею стоял врач.

— Нет, — ответил он. — С ваннами покончено.

По выражению его лица Софья поняла, что опасность миновала. Более того, у нее возникло новое ощущение, словно после долгого перерыва в глубине ее тела снова забил источник физической энергии — сперва едва заметно, как родник. Пришло второе рождение. Софья не радовалась, радовалось ее тело — оно жило само по себе.

Теперь ее часто оставляли одну в спальной. Справа от кровати стояло пианино орехового дерева, а слева был камин с большим зеркалом над ним. Софья хотела посмотреть на себя в зеркале. Но до него было так далеко. Она попробовала сесть, но не смогла. Она мечтала, что когда-нибудь сумеет добраться до зеркала, но ни слова не сказала об этом тем двум женщинам.

Они часто заходили посидеть с Софьей и без конца болтали. Софья узнала, что полную женщину зовут Фуко, а вторую — Лоране. Иногда Лоране называла мадам Фуко по имени Эме, но обычно обращалась к ней по фамилии. Мадам Фуко звала Лоране только по имени.

В душе Софьи пробудилось любопытство. Но она ничего не разузнала, кроме того, что дом, где она очутилась, находится на рю Бреда, неподалеку от рю Нотр-Дам-де-Лорет. Смутно ей помнилось, что рю Бреда пользуется зловещей репутацией. Выяснилось, что в тот день, когда она ехала с Шираком, верхняя часть рю Нотр-Дам-де-Лорет была закрыта для проезда (это Софья и раньше помнила); извозчик свернул на рю Бреда, чтобы объехать, и как раз рядом с домом мадам Фуко Софья потеряла сознание. В этот момент мадам Фуко садилась в фиакр — однако она предложила Шираку внести Софью в дом. Им помог полицейский. Потом, когда пришел врач, выяснилось, что Софью перевезти никуда, кроме больницы, нельзя, но и мадам Фуко, и Лоране были решительно против того, чтобы кто-либо из друзей Ширака испытал ужасы парижской больницы. Ведь мадам Фуко довелось побывать там в качестве больной, а Лоране служила в больнице сиделкой…

Ширак не появлялся. Женщины много говорили о предстоящей войне^{78}.

— Как вы ко мне добры! — прошептала Софья, и глаза ее увлажнились.

Но они только руками на нее замахали. Ей нельзя разговаривать. Им как будто бы больше нечего было ей сообщить. Они сказали, что Ширак, наверное, скоро вернется, и тогда Софья с ним поговорит. Очевидно, обе они обожали Ширака. Они то и дело повторяли, какой он славный малый.

Постепенно Софья осознала, как долго и серьезно болела, как безгранично преданы ей обе женщины, на какие ужасные неудобства пошли они ради нее и как она ослабела. Софья видела, с какой силой привязались к ней женщины, и не могла уяснить себе причину, поскольку сама она для них ничего не сделала, в то время как они делали для нее все. Софья еще не знала, что подобная привязанность рождается только из благодеяния, сделанного другому, а не оказанного другими.