Книга Повесть о старых женщинах, страница 329 – Арнольд Беннет

Когда Сирил уехал, Констанция подумала: «И двух недель не прошло, как Софья лежала здесь, на этом столе!» Каждый день Констанция с растерянностью вспоминала, что несчастной, гордой, властной Софьи больше нет в живых.

Когда примерно через год, в июне, Лили Холл днем заглянула в выходившую окнами на Площадь гостиную миссис Пови, она увидела перед собой спокойную, довольно бодрую пожилую даму, выглядевшую старше своих лет (ей было в то время чуть больше шестидесяти), главными врагами которой были ишиас и ревматизм. Ишиас был ее старинным привычным недругом, и потому беззлобная Констанция с любовью именовала его «мой ишиас». Ревматизм был недавним и нелюбимым пришельцем, и его жертва опасливо и в то же время презрительно именовала его «этот ревматизм». Констанция очень располнела. Она сидела в низком мягком кресле между овальным столом и окном, одетая в платье черного шелка. Когда Лили вошла, Констанция подняла голову, ласково улыбнулась, и девушка крепко ее поцеловала. Лили знала, что здесь ей рады. Она сблизилась с Констанцией, насколько это позволяла разница в возрасте, и из них двоих Констанция была искреннее. Как и Констанция, Лили была в трауре. Несколько месяцев назад умер ее престарелый дед, бакалейщик Холл. После этого его младший сын, отец Лили, оставил дело, которое братья вели в Хенбридже, чтобы на время взять в свои руки торговлю отца на Площади св. Луки. Из-за смерти олдермена Холла свадьбу Лили отложили. Лили заходила к Констанции — просто повидать ее и выпить с нею чаю — четыре-пять раз на неделе. Она слушала рассказы Констанции.

Все считали, что Констанция «великолепно перенесла» весь ужас, связанный со смертью сестры. И впрямь было замечено, что она уже много лет не была так философически настроена, так бодра и так доброжелательна. Правда заключалась в том, что, хотя утрата принесла ей неподдельную и неизбывную скорбь, она же оказалась для Констанции облегчением. Когда Констанции было уже за пятьдесят, энергичная и властолюбивая Софья прервала ее летаргический покой и весьма основательно нарушила ее устоявшиеся привычки. Правда, Констанция сопротивлялась Софье в главном и одержала верх, но в тысяче мелочей она либо потерпела поражение, либо и не пыталась бороться с сестрой. Софья была «не по силам» Констанции, и, только до изнеможения расходуя нервную энергию, Констанция сумела спасти малую часть себя самой от бессознательного напора Софьи. Всему этому напряжению пришел конец со смертью миссис Скейлз, и Констанция снова стала хозяйкой у себя в доме. Сама Констанция никогда бы не признала этого, даже в душе, и никто не осмелился бы обмолвиться об этом хоть словом. Ибо, при всей мягкости ее характера, Констанция умела внушить страх.

Когда Лили вошла, Констанция прятала фотографию в альбом, обтянутый плюшем.

— Новые фотографии? — спросила Лили.

Улыбка у нее была почти такая же доброжелательная, как у Констанции. Лили казалась воплощением нежности — одна из тех пуховых перин, на которых имеют счастье жениться иные капризные мужчины. Лили была неглупа, но не без честной, простодушной туповатости. Весь ее нрав выразился в том тоне, которым она произнесла: «Новые фотографии?» В этом тоне была и искренняя симпатия к культу фотографий, поддерживаемому Констанцией, и собственное ее пристрастие к снимкам, и неясное понимание того, что этот культ можно довести до абсурда, и стремление по доброте скрыть всякие следы этого понимания. Голос у Лили был тоненький и соответствовал ее бледному, изящно очерченному лицу.