Книга Ракета в морг, страница 79 – Энтони Бучер

Лицо мальчика просветлело.

— Вот это сюрприз! Вы из полиции? Я читал в газете.

Маршалл кивнул.

— Если бы я мог несколько минут поговорить с вами?..

Мальчик провёл его в тесную комнатку. Войдя, Маршалл ахнул. Целая стена рисунков. Таких же, какие он видел в нитросинкретической лаборатории, оригиналов иллюстраций из сай-фай-журналов, но сотни, даже тысячи их.

Уоринг услышал этот вздох.

— Разве не чудесно? Вот обложка Роджерса, а ещё у меня полдюжины Боков и три Финлея. И посмотрите сюда; это подлинный Картье, за ним пришлось побегать! Когда я начну иллюстрировать журналы, то стану, как Роджерс, сдавать оригиналы напрокат, и фанаты будут рады.

— Вы сами художник?

— Типа того. Только, когда живёшь на западном побережье, нет никаких шансов продать иллюстрации, но когда я закончу колледж, то поеду в Нью-Йорк, и… Но вы же хотели что-то спросить?

Маршалл, всегда (хоть порой и неохотно) готовый потратить немало минут на умасливание свидетеля, был рад такой прямоте.

— Да. Похоже, трудно хоть что-то узнать о Рансибле. Если вы были его другом, то можете оказаться полезным нам.

— Ну, не знаю, был ли я прямо вот таким его другом. Конечно, мы оба состояли в “Калифутурионах” (это фан-клуб), иногда обменивались журналами, точнее, обычно он брал мои, потому что у меня их больше. У меня тут кое-что есть, офицер.

Маршалл оглядел комнату. Ни одной книги. Только бесчисленное множество журналов, расставленных по названию и дате; по-видимому, почти полный комплект полудюжины различных изданий и разрозненные образцы других.

— Я их все каталогизирую, — продолжал Уоринг. — Составил полный индекс публикаций во всех лучших журналах, начиная с первого номера, и мимеографировал его. Не хотите экземпляр? Только вы же хотели, чтобы я рассказал вам о Рансибле. Но что?

— Ну, например, была ли у него семья? Мы должны известить их, если они есть, но в комнате я не нашёл ни одной зацепки.

— Не знаю, была ли. Он был сильно старше большинства из нас. Должно быть, ему было… о, почти тридцать. Думаю, родители его умерли; он никогда не говорил о них. Вообще ни о чём особо не говорил, кроме научной фантастики. Он был без ума от Фаулера Фоулкса. В комнате у него висела его большая фотография в рамке, с автографом. Он говорил о нём так, как будто тот Бог или типа того. — В высоком юношеском голосе послышалась презрительная нотка.

— Вам не нравится Фоулкс?

— Не-е. Он классик. Я думаю написать статью в один фанатский журнал, развенчать всю эту классику. Кого волнует Фоулкс, или По, или Верн? Старьё, и я хочу показать это.

— Вы их читали? — с тихим весельем спросил Маршалл.

— Ну… нет. Не особо. Но все эти люди, которые бредят классикой, может, всё было в порядке, когда они были молоды, но читают ли они то, что издаётся сейчас? Уверен, нет.

Маршалл был вынужден признать, что его ход обернулся против него.

— Так Рансибл был за классику?

— Особенно за Фоулкса. Он вообще был забавный. Кто-то типа пуриста. Думал, что люди должны читать ещё и книги, а не только журналы, только где взять на это время? И всё говорил, что фанаты должны поддерживать писателей, а не фандом.

Очевидно, Уильям Рансибл, столь молчаливый в присутствии членов Литературного общества Маньяны, был весьма многословен среди Калифутурионов. Но его вкусы и воззрения едва ли имели отношение к делу.