Книга Ночь Бармаглота, страница 22 – Фредерик Браун

Между «глущобой» и «граахнул» он допил последнюю порцию. Я не стал наливать ещё; я уже задавался вопросом, кто протянет дольше, бутылка или мы. Но на нем совсем не проявлялся эффект выпитого. Не могу сказать то же о себе. Я осознавал, что мой голос слегка охрип.

— Но зачем постулировать реальность такого мира? — сказал я. — Я вижу вашу мысль иначе. Бармаглот сам по себе является воплощением пришедших из ночного кошмара существ с огненными глазами и клацающими челюстями, и почему он пылкает, не смогли бы объяснить даже Фрейд и Джеймс Джойс вместе взятые. Но почему бы не предположить, что Льюис Кэрролл пытался, и чертовски успешно, писать, словно во сне? Зачем выдвигать гипотезу, что этот мир реален? Зачем пытаться проникнуть в него, за исключением, конечно, того проникновения, что мы еженощно совершаем во сне?

Он улыбнулся.

— Потому, что этот мир реален, доктор. Сегодня вечером вы услышите доказательства этого, математические доказательства. И, я надеюсь, реальные. У меня есть такие доказательства, и, надеюсь, они будут у вас. Но, по крайней мере, вы увидите расчёты, и вам объяснят, как они проистекают из «Математических курьёзов» и подтверждаются свидетельствами, выявленными в других книгах. Кэрролл опередил своё время более чем на столетие, доктор. Вы читали о недавних экспериментах Либница и Уинтона с подсознанием и об их попытках нащупать правильное направление через математический подход?

Я сознался, что не слышал ни о Либнице, ни об Уинтоне.

— Они не слишком известны, — признал он. — Видите ли, её недавно никто, кроме Кэрролла, даже не рассматривал возможность достичь, скажем так, уровня сна, пока я не покажу вам, что он реален физически так же, как и ментально.

— И Льюис Кэрролл достиг его?

— Должен был, чтобы узнать то, что он знал. Вещи настолько революционные и опасные, что он не осмелился изложить их открыто.

На какое-то ускользающее мгновение это прозвучало так разумно, что я засомневался, не может ли это быть правдой. Почему бы нет? Почему не может быть иных измерений, кроме нашего? Почему бы гениальному математику с умом и фантазией не найти путь в одно из них?

Я мысленно обругал нашего Клайда Эндрюса за то, что тот рассказал мне про побег из психушки. Если бы я не знал об этом, какой бы чудесный выдался вечер. Даже зная, что Смит безумен, я обнаружил, что, быть может, с помощью виски, задаюсь вопросом, вдруг он прав. Как чудесно было бы, не зная об его безумии, умерять удивление дивным чудом. Это был бы поистине вечер в Стране Чудес.

И, здоровый или безумный, он мне нравился. Здоровый или безумный, он фигурально относился к отделению, в котором реально работал муж миссис Карр. Я засмеялся и, конечно, вынужден был объяснить причину.

Его взгляд просветлел.

— Отделение римских свечей. Это чудесно. Отделение римских свечей.

Вы понимаете, о чём я.

Мы выпили за отделение римских свечей, а затем вышло так, что никто из нас больше не заговаривал, и стало так тихо, что я вздрогнул, когда зазвонил телефон.

Я поднял трубку и сказал в неё:

— Отделение римских свечей.

— Док? — раздался голос Пита Кори, моего печатника. Он звучал напряжённо. — У меня плохие новости.

Пита нелегко возбудить. Я немного протрезвел и спросил:

— Что такое, Пит?

— Послушайте, док. Помните, пару часов назад вы говорили, что хотели бы, чтобы случилось убийство или что-нибудь вроде того, и тогда у вас будет материал для газеты, и помните, как я спросил вас, хотели бы вы этого, даже если такое случится с вашим другом?