Книга Повелитель света, страница 323 – Морис Ренар

Весь день он оставался в своей комнате, погруженный в необыкновенное созерцание населенных призраками стекол и в изучение проблемы, которую они ставили в области физики, а весьма вероятно – и какой-нибудь другой науки.

Он очистил каминную полку и вместо часов и канделябров в стиле рококо установил на ней, одно рядом с другим, оба этих стекла.

Первое показывало ему парк 1829 года.

Второе – в силу того, что «глядело» в другом направлении, – демонстрировало интерьер «верхней комнатки».

А в зеркале, напротив которого они были установлены, обратная сторона отражалась как лицевая; лицевая – как обратная.

Клод, Перонна и Жюльен время от времени заходили составить компанию «мсье Шарлю» и подивиться вместе с ним чудесному зрелищу, почти невероятному, поскольку никому еще не доводилось иметь дело ни с чем подобным; впрочем, человечество видело и еще увидит и другие чудеса; и этот феномен, который был способен поразить весьма просвещенного молодого человека, не являлся, разумеется, более необычайным, чем эффект X-лучей, радиоволны или телевидение. В эпоху, когда эти чудеса науки показывают через кожу наши скелеты, передают без проводов слова и изображения и переносят на расстояния во многие лье вид человека или пейзажа, то, что Шарль Кристиани видел перед собой, этот феномен особого телевидения, или ретровидения, уже не был чем-то совершенно невообразимым. Разве что увидеть нечто подобное никто из присутствующих в замке не ожидал.

Шарль, однако же, мало-помалу привыкал к этому чуду. (Все – увы! – поддается успокаивающему, обесцвечивающему действию привычки, неумолимо стирающей позолоту.) Он привыкал к нему тем быстрее, что хотел этого. А хотел он этого потому, что знал: человек должен воздерживаться от сентиментальных или эмоциональных всплесков.

Поэтому он приглушал волнения души и сердца, которые накатывали каждый раз, когда множество деталей картины 1829 года свидетельствовало о том, что он видит тут частицу еще не французской Савойи, в то время как в самой Франции еще несколько месяцев остается править Карлу X; что он видит вещи, животных и людей, деревья и облака столетней давности!

Судя по всему, по случаю сбора винограда – традиционного праздника – в Силазе собралась вся семья старого корсара. День уже вступил в свои права, и при ярком солнечном свете Шарль различил среди сборщиков винограда тридцатисемилетнего сына Сезара, Горация, и его жену, которую наблюдавший не без труда идентифицировал и уже не путал с сестрой Горация, Люсиль. Эта дама тридцати четырех лет была в украшенной лентами шляпе с широкими мягкими полями и выделялась в толпе платьем с рукавами-буфами, зауженными книзу, и развевающейся юбкой-клош. Двое миловидных мальчуганов играли перед замком в жё-дё-грас^[84]: маленький Наполеон, пятнадцати лет, единственный сын Горация, и маленький Ансельм Лебуляр, четырнадцати лет, сын Люсиль… Шарль даже не сомневался: это были они. Этот симпатичный щеголь в каскетке с кисточкой, вероятно, его прадед, умерший в 1899 году в возрасте восьмидесяти пяти лет – всего за пять лет до рождения самого Шарля. А второй, в коротенькой куртке на английский манер и столь галантно открытой на груди сорочке, ну да, это, должно быть, будущий советник при французском дворе, умерший в Париже в 1883 году, отец той самой кузины Друэ, «которая так скверно обошлась с Мелани»! Потому как (что отнюдь не редкость) из двух ветвей семейства Сезара Кристиани ветвь Шарля насчитывала пять поколений, а ветвь кузины Друэ – всего три.