Книга Повелитель света, страница 423 – Морис Ренар

Я протянул ему свою визитную карточку. Он разразился громким смехом, за которым, как я решил, скрывалось неумение читать.

Поэтому я назвал ему свое имя и должность.

Он тут же предложил мне присесть.

Я изложил ему цель моего визита, избегая говорить о костылях и хромоте и украдкой осматривая жилище. Движимый ложным стыдом, Борелли спрятал свой инструмент. Я обнаружил лишь скромную, безликую обстановку: два стула, железная кровать, комод-туалет; на каминной полке – дешевые часы, по обе стороны от которых лежали две большие, усеянные шипами раковины; на стенах – хромолитографии и патеры; в углу – самого удручающего вида дорожный сундук, столь обветшалый и заплесневевший, словно его подобрали на берегу после кораблекрушения. В общем, смотрел я на эту убогость и чувствовал, как меня охватывает сострадание. Видимо, оно выразилось и в моих предложениях. Они были… такими, какими и должны были быть.

Борелли выслушал их молча. Его пронзительный взгляд был устремлен на море за открытым окном; босые загорелые ноги поигрывали кончиками пальцев комнатными туфлями. Распахнутая рубаха открывала смуглый торс неаполитанского атлета… Ах!.. Он был весьма красив, этот парень!.. Но где же я его видел?..

Хмуря брови, сжимая кулаки, он проворчал:

– Вот лафа-то!

Губы его растянулись в саркастичной ухмылке.

– Я прекрасно знал, – продолжал он, – что мне будут предлагать кучи серебра и золота! Знал, что нам повезет!.. Но я не могу, perbacco, мы не можем согласиться. Видите ли, господин директор, мы просто не можем поехать в Париж. Так что я вынужден отказаться… Жизнь вообще сложная штука!

Порой я даже спрашиваю себя, как долго мы и здесь-то протянем… Вам ведь известно, что мадам Борелли – калека?

– Мне нет до этого никакого дела. И никому не будет. Когда она поет, ее слушают затаив дыхание… С таким голосом ей и не нужно, чтобы на нее смотрели.

– Да?.. Так вы, значит, такого пения никогда и не слышали, а?.. По-вашему, стало быть, у нее золотая глотка?.. О!.. Но все же ответьте: вы действительно полагаете, что я смогу заработать с ней целое состояние?.. Что, если давать концерты в полной темноте? Тьма и музыка – они так хорошо сочетаются. Ее никто не увидит… И потом, тем самым ведь можно будет сэкономить на освещении, не так ли?.. Что скажете, господин директор?.. Я вот подумываю, а не совершить ли нам турне по всему побережью: Ницца, Марсель…

Речи этого мужлана вызывали глубочайшее отвращение, он говорил о своей жене и великой певице как о некоей забавной безделушке, тем не менее я ответил:

– Но почему вы не желаете перебраться в Париж? Я вам гарантирую…

– Basta! Basta!^[108] – безапелляционно отрезал этот великан. – Я сказал: побережье, – значит, это будет побережье! Мы станем выступать лишь на курортах. По причинам здоровья, из прихоти мадам, в силу семейных тайн – думайте что хотите, но будет только так! Побережье – или ничего.

Он произвел на меня впечатление редкостного негодяя.

Я лишь укрепился в этом своем мнении, когда Борелли, услышав донесшееся из соседней комнаты хлюпанье – вероятно, жена его, мо́ясь, пролила воду на пол, – ринулся к ведущей в это помещение двери, приоткрыл ее и на языке варварском и мне незнакомом осыпал виновницу отборнейшей бранью, яростной и пылкой.

Ему ничего не ответили. Но госпожа Борелли продолжила втихомолку мыться в тазу. (По крайней мере, мне показалось, что там, за дверью, происходит именно это.) Успокоившись, ее муж повернулся ко мне: