Книга Доктор Лерн, полубог, страница 42 – Морис Ренар

Я обхватил ее, чтобы задушить, выкрикивая ей ругательства прямо в лицо. Она могла считать себя погибшей и, все-таки, полузадушенная, продолжала улыбаться… Это надо мной издевался не тот рот, который жадно целовал, сколько хотел, а другой; все мое бешенство обрушилось на него. Я отучу его улыбаться, он станет краснее и влажнее от другого, а не от поцелуев… Моими челюстями овладело безумное желание кусать… Я был хуже сумасшедшего теперь… Всякие сумасбродства сделались мне понятными. Я бросился на насмешливо улыбавшиеся губы, которые скоро будут окровавленными и разодранными, не так ли?.. Да, как же!.. Мы стукнулись зубами, и это превратилось в поцелуй, — таким, должно быть, был первый поцелуй у первобытных людей в пещере или болотной хижине, примитивный и грубый, скорее борьба, чем ласка, но все же поцелуй.

Потом сладострастная ласка разжала мои зубы, и продолжение этого дикого поцелуя было до того изысканно, что доказало присутствие в моей партнерше не только природного расположения к разврату, но и большую опытность.

Эти объятия подсказали нам и повлекли за собой другие. Но на сегодня мы должны были ограничиться самым вульгарным из них; стоит ли говорить о тихом звоне, который издают пружины старого дивана от падения двух тел?

Прибежала Варвара страшно несвоевременно и в то же время вовремя. Она кашляла так, что душа разрывалась на части.

— Барин идет!

Эмма вырвалась из моих объятий. Она снова подпала под власть Лерна.

— Уходите! Торопитесь! — почти кричала она. — Если он узнает, вы погибли… и я, вероятно, тоже, на этот раз… Да уходите же!.. Беги, мой маленький, маленький волчонок: Лерн на все способен.

И я почувствовал, что она говорит правду, потому что ее милые руки вдруг похолодели и затрепетали в моих, и губы ее, к которым я прижимал свои в прощальном поцелуе, дрожали от страха.

Страшно возбужденный неожиданной удачей, которая удесятерила мою силу, быстроту и ловкость, я быстро взобрался на беседку и соскочил с другой стороны стены.

Я нашел свой автомобиль в его гараже из зелени и побросал в него свои пакеты, как попало. Я был идиотски счастлив. Эмма будет моей! Ах, какая любовница!.. Женщина, которая не поколебалась перед тем, чтобы утешить своими посещениями сделавшегося отвратительным друга… Но теперь я был ее избранником, в этом я не сомневался. Любить этого Мак-Белля? Чушь! Вздор! Она нарочно солгала, чтобы вывести меня из себя. Она просто чувствовала к нему жалость…

Кстати, каким образом шотландец сошел с ума? И почему Лерн скрывал это?.. Мой дядя уверял меня, что он уехал… Потом, зачем держать взаперти его собаку?.. Бедная Нелли! Теперь мне стало понятно ее страдание у окна и ее злоба к профессору: драма, столкнувшая Эмму, Лерна и Мак-Белля после того, как профессор накрыл их, вероятно, на месте преступления, произошла на глазах Нелли. Какая драма? Скоро я узнаю, в чем дело: от любовника не должно быть секретов, а я скоро сделаюсь им. Прекрасно! Все устраивалось великолепно!

Моя радость проявляется, обыкновенно, в песне. Если я не ошибаюсь, я мурлыкал под нос сегедилью, веселый мотив которой вдруг оборвался при воспоминании о старом башмаке, который внезапно вынырнул в моей памяти, как маска красной смерти на балу.

Мое настроение сразу упало. В моем мозгу зашло солнце: все потемнело, сделалось подозрительным, угрожающим; овладевшее мною мрачное настроение заставило меня принять за уверенность зловещие предположения, и даже образ пылкой Эммы не мог рассеять их погребального мрака. Я въехал в этот сад-могилу и замок — дом сумасшедших, где меня ожидала царица порока между сумасшедшим и трупом, — погруженный в бездну страха перед неизвестным.