Книга Дом, где живет смерть, страница 47 – Элизабет Ролле

Танцевали оба прекрасно. О’Брайн обладал тонким музыкальным слухом и двигался с чарующей легкостью; Мэдж скользила рядом с редким изяществом, ее гибкая фигура послушно следовала ритму музыки и движениям своего партнера, голова со строгой прической, оставляющей открытыми лоб и уши, вначале была откинута назад, а затем склонилась к его плечу.

— Благодарю вас, — сказала она, садясь обратно за столик. — Я давно не получала такого удовольствия. Жаль, что в сущности я не имею на это никакого права.

— Вам себя упрекать не в чем, — ответил О’Брайн, сделав ударение на первом слове.

Глаза Мэдж радостно вспыхнули:

— Вы в самом деле так думаете?

— Да. Каждый отвечает лишь за самого себя.

— Вы очень великодушны. — Ее ладонь легла на его руку. — Или чересчур хорошо воспитаны, — добавила она, сопроводив свои слова испытующим взглядом.

Впервые за весь вечер О’Брайн улыбнулся.

— В моей жизни бывали эпизоды, когда никто не стал бы утверждать, что я не только чересчур, но даже и просто хорошо воспитан.

— Неужели? — Она заразительно рассмеялась. — Трудно представить: вы всегда держитесь безупречно.

Когда они собрались уходить, Мэдж нерешительно спросила:

— Вы меня проводите? Или это с моей стороны уже слишком?..

— Провожу. Вы живете одна или?..

— Одна, — быстро ответила она.

О’Брайн расплатился, они вышли и снова сели в его машину. Час был поздний, и в районе, где жила Мэдж, на улицах царили тишина и безлюдье.

— Если вы поднимитесь ко мне, я угощу вас кофе, — сказала она, когда машина остановилась.

— Вы, наверно, устали, и я буду вам мешать. — По тому, как он это произнес, было непонятно, сказал ли он так из вежливости или же не хотел принимать приглашение.

— Нисколько, я всегда ложусь поздно. А кофе я варю хороший.

Она стояла на тротуаре, выжидательно глядя на него своими зелеными глазами, в разрезе которых таилось что-то восточное.

О’Брайн запер машину. Лестница была узкая и плохо освещенная, но чистая. Поднявшись на второй этаж, Мэдж достала из сумочки ключ и открыла дверь. Она вошла первой, щелкнула выключателем, и прихожая озарилась мягким голубоватым светом. Мэдж быстро сбросила пальто, зажгла свет в гостиной, откуда полуоткрытая дверь вела в спальню, и пошла на кухню.

— Располагайтесь, где вам нравится, — донесся оттуда ее веселый голос. — Кофе сейчас будет готов.

Вскоре она появилась, держа в руках поднос, на котором стояли две чашки ароматного кофе, Мэдж поставила их на столик, включила проигрыватель и села в кресло.

— Кофе у вас действительно хороший, — сказал О’Брайн, отпив глоток.

— Вам нравится? Я очень рада. Наверно, я ассоциируюсь у вас с одними неприятностями, — добавила она после паузы. — Людей, которые знают о ваших делах слишком много, обычно не любят.

— Оставим эту тему, — немного резко сказал О’Брайн. — Она неприятна и вам, и мне. Вы любите классику? — спросил он, прислушиваясь к пластинке. — Сейчас это немодно.

Красиво очерченные губы Мэдж изогнулись в усмешке.

— Я не всегда делаю то, что модно или хотя бы считается хорошим тоном.

О’Брайн снова улыбнулся. Женской интуицией Мэдж почувствовала, что настороженность и напряженность, с которыми он держался в ресторане, теперь покинули его. Кресло было очень удобным. С чашкой в руках О’Брайн рассматривал стену напротив, увешанную крупными фотографиями. Прелестные пейзажи, фотографии двух известных композиторов, группа чрезвычайно удачных снимков, запечатлевших бег неоседланных лошадей без всадников, а справа — два портрета самой хозяйки квартиры, один — лицо крупным планом, второй — на пляже, в полный рост, на фоне виднеющейся вдали скалистой гряды; с ее фигурой она спокойно могла позволить себе сниматься в любых позах.