Книга Под спудом тайны, страница 4 – Сергей Юров

С этими словам Зацепин пошел в голову обоза, но скоро вернулся.

– К черту, этого Иванова! Задушил перегаром, остолоп!.. Придется лезть в телегу.

Хитрово-Квашнин не стал звать его в бричку. Ничего, этот непоседа и егоза еще ох как надоест! Откинувшись на спинку сидения, он вынул из кармана пенковую трубку с янтарным мундштуком и набил ее табаком. На нем были нестроевой темно-синий мундир с голубой жилеткой, серо-синие панталоны и сапоги с короткими голенищами. Форменная уланская фуражка лежала рядом.

– Вы знали убитого француза? – спросил он, раскуривая трубку с помощью английских серных спичек и кусочка наждачной бумаги.

– Разумеется, – кивнул штаб-лекарь, достав расписанную эмалью табакерку. – Все это время Сирро жил в Нижней Абловке. Эх, пообещал зимой дать уроки танцев моим дочерям. Увы, этого уже никогда не случится.

– Он из дворян?

– Из тех, что обеднели в конце прошлого века. Перед компанией 1812 года служил в одном из полувоенных ведомств.

– В каком звании попал в плен?

– В чине старшего вахмистра драгунского полка. Ближайших родственников у него не осталось, родители уж давно отошли в мир иной, сестра скончалась от чахотки.

– Каким был француз, в смысле внешности, нрава?

– Высокого роста, темно-каштановые густые волосы до плеч. Темпераментный, безусловно. Не выносил однообразия и скуки: организовал у Карицкого, большого поклонника Мельпомены, небольшой крепостной театр, создал хор из более или менее талантливых крестьян. Стал ставить вместе с помещиком спектакли, умело учить людишек пению. Вспоминается любопытный случай в связи с этим. Как-то Карицкий, которому медведь на ухо наступил, при отборе певцов с чувством затянул одну из известных итальянских арий. Сирро, не разобрав, кто поет, замахал руками и отчаянно запротестовал: «Ça suffit! Chantra pas!.. Chantra pas!..»[1] Разве не смешно?! Карицкого c тех пор местные помещики называют не иначе, как Шантропой. Заглазно, конечно, но тот, вне всяких сомнений, знает об этом. Кстати, Жан-Ив пописывал эпиграммы на тамошних дворян. Вот по памяти одна из них на Карицкого:

У Шантропы идет отбор,

Пение крестьянское,

Сам запел, слезу утер,

Ведь песня итальянская!

– Занесу-ка остроумное четверостишие в блокнот… А про других помещиков можете вспомнить?

– Записывайте.

Озвучив несколько ярких эпиграмм, штаб-лекарь продолжил рассказ:

– Живя в уезде, француз пристрастился к тихой охоте – стал заядлым грибником. Уходил в рощу и редко возвращался с пустыми руками. Знал каждый гриб, не то, что некоторые. Я о козловском помещике Баранове, грибнике-любителе, сварившем себе супчик из опят и бледной поганки. Как он умудрился сорвать ядовитый гриб, до сих пор непонятно… Беда в том, что поганка коварна, съевший ее не сразу понимает, что попал в смертельный переплет. Помещик почувствовал себя плохо часиков через десять после обеда. У него закружилась голова, ухудшилось зрение, появились признаки сильной жажды, судорог, беспамятства, наконец. Грибы он собирал, надо сказать, будучи в гостях у своего родственника в нашем уезде. Когда я приехал к нему, было уже поздно. Яд настолько глубоко проник во все члены, что он умер в присутствии священника, который приехал соборовать его… А Сирро очень, очень жаль, ему было не больше тридцати пяти.