Книга Невольница Восточного Ветра, страница 4 – Мирая Амброва

Катара отползла в сторону, глянув на меня испуганными огромными глазами. Дверь закрылась, оставив нас с Ровахом наедине. Я ощущала, как страх липким слизнем ползет по моей спине. Руки мои затряслись, ладони сами прикрыли грудь, словно это могло защитить меня. Сквозь бешеный стук сердца в ушах я услышала властный голос супруга:

– Люблю девственниц. Они так громко кричат.

Ровах плотоядно улыбнулся. Я прикрыла глаза, не в силах смотреть на того, кто еще утром казался мне самым желанным мужчиной на свете. Слезы сами потекли по щекам, закапали на руки, обжигая ледяную кожу. Нет, пусть это будет сон, думала я. Мне казалось, что если посильнее зажмуриться, а потом открыть глаза, то все исчезнет. Исчезнет Ровах, исчезнет комната, исчезнет Сайдех.

Я открыла веки, которые жгло огнем. Ничего не исчезло. Я была обречена на самый худший кошмар, который я ещё даже не могла представить.

Ни одна ночь в моей жизни ещё не казалась мне столь долгой. Никогда я так рьяно и отчаянно в своих мыслях не молила богов о смерти.

Мой красивый и улыбчивый муж оказался чудовищем. Ласки его, если это так можно назвать, были грубы и болезненны, а жалости в нём не было и капли. Только жестокость и неуёмный аппетит. Мамушка ошиблась, когда говорила, что придется немного потерпеть. Нет, Ровах был не такой, он никуда не торопился, и это было самым страшным. Он только распалялся всё больше и больше, подпитываемый моими криками и всхлипами. А как ему нравилось таскать меня за длинные мои косы, наматывать их на руку и дергать, заставляя меня подчиниться ему.

Когда он наконец ушел, я не поверила своему счастью. Я смотрела на закрытую дверь, с ужасом ожидая, что он вернется. И когда она отворилась, я отшатнулась, отползла по полу, на котором сидела, ближе к кровати.

Это была Катара.

– Девочка моя! – закричала она, и слезы градом посыпались из её глаз. – Моя Птичка, что сделал он с тобой?

Она плакала над каждым моим синяком, над каждой кровавой ссадиной, что покрывали моё тело. Со всхлипами она вытирала кровь, что спеклась в уголке рта, подсохла на ранах. А после ненадолго оставила меня, чтобы принести целебную мазь для моего истерзанного лона.

Катара застала меня у зеркала, когда вернулась. Гордо выпрямив спину я смотрела на себя взглядом полным ненависти. В руках моих были ножницы, которые я уже завела, чтобы отстричь под самый корень свою густую черную косу.

– Что же ты делаешь, Птичка! – Катара кинулась ко мне, выхватила из моих рук ножницы. – Ежели он так с тобой без всякого повода, то что сделается, ежели ты себя изуродуешь?

– Может тогда он ходить ко мне перестанет? – мертвым голосом ответила я.

Когда я посмотрела на Катару, в глазах её я видела такой испуг, столько боли и жалости, что мне стало тошно. Я отвернулась, прошла к постели. Тело все ныло, ломило, между ног пульсировала невыносимая боль. Я свернулась калачиком, замоталась колючим шерстяным пледом.

Мамушка всю ночь сидела рядом. Гладила мои волосы, пела мне колыбельные. Я же пустым взглядом смотрела в темную стену и мечтала о теплом юге и родной постели. Как же беззаботна была моя жизнь, а я этого даже не знала. Мне казалось, что нелюбовь моей матери – это уже самое ужасное, что может быть. Нет… как же я заблуждалась.

С того дня я перестала смеяться. Погас тот задорный свет, что сиял всегда в моих глазах. Я больше не хотела вышивать цветы как раньше, не выносила музыку и громкие звуки. Я часами бродила по северной крепости в одиночестве, обдуваемая ледяными ветрами. Внутри меня зияла огромная дыра, которая сжала моё сердце ледяной рукой.