Книга Моя навеки, сквозь века, страница 64 – Марина Повалей

— Алиса, — Коля коснулся пальцем моей щеки, показывая мне мокрую подушечку, — вы в порядке? — другой рукой он держал меня за плечо, не давая отстраниться.

Я кивнула.

— Что стало с Верой Засулич?

— Что?

— Её оправдали, а что было потом?

— Потом… — он растерялся, но скоро пришёл в себя: — её освободили здесь же, она спокойно вышла, но на следующий день её приговор опротестовали, она бежала за границу, по правде, я не знаю о её судьбе, слышал только, что она отказалась от террора.

— Оправдали, а на следующий день… Коля, но как так можно?

— Алиса, — он приобнял меня, — вы как-то слишком разгорячились. Все боятся этого места, но вам бояться нечего, вы здесь со мной, вы не преступница…

Кто-то позвал его, он услышал, но проигнорировал, хотел продолжить, но крик повторился.

— Пора.

И мы пошли.

Как по какому-то волшебству, Боже мой, ну чему я удивляюсь! Каких чудес мне ещё надо?

Но присяжный-поверенный, защищавший в суде священника… я не знала этого человека! Не было ни весельчака, ни балагура. Не было ни улыбок, ни ямочек. Предельная собранность, редкие вопросы подсудимому, где каждое слово – звонкая чеканная монета, падающая так, как он и метил. Я поверила, что он не скажет в адрес батюшки ни слова защиты.

А как его можно защищать? Как оправдать пожилого священника, который сам признался, что пропил церковную казну?

Речь прокурора, и действительно, о какой духовности народа можно говорить, если те, кто поставлен очищать и спасать души, сами погрязли в грехе?

Наконец, он закончил.

Никаких надежд, бедный Коля.

Он поднялся – действительно хорош! Боже мой, не люби я так Васеньку, точно бы влюбилась! Худой, да, но худоба его какая-то очень интеллигентная, интеллектуальная. И ростом, пусть и ниже Васи, всё равно выше меня.

Он обвёл зал взглядом, как бы говорящим: я вижу вас насквозь, и начал мягко:

«Господа присяжные заседатели! Дело ясное. Прокурор во всем совершенно прав. Все эти преступления подсудимый совершил и сам в них признался. О чем тут спорить? Но я обращаю ваше внимание вот на что. Перед вами сидит человек, который тридцать лет отпускал вам на исповеди грехи ваши. Теперь он ждет от вас: отпустите ли вы ему его грех?» (2).

Когда присяжные вынесли оправдательный приговор, меня можно было выносить. Собственно, с Колиной помощью я и покинула зал суда.

(1) 13.07.1877 года градоначальник Петербурга Трепов, приказал выпороть одного из арестантов централа, который отказался снять шапку в его присутствии. Порка в те дни уже была незаконна. Вера Засулич покушалась на Трепова за несправедливость и издевательства над заключёнными.

(2) Дело, приписанное Павлову, как и речь – бесстыдно списанная цитата, с речи знаменитого московского адвоката Ф. Н. Плевако. История уже изменила свой ход, и автор допускает, что дело это и блестящая речь вполне могла прийти на ум её герою.

— И? — он первый не выдержал.

Вновь передо мной стоял милый чудак Павлов, никак не акула, только что положившая присяжных на лопатки.

— У меня просто слов нет. Нет, правда. Я до сих пор не могу поверить, я ведь думала: всё, пропало! Нет никаких шансов и дело… ну, что всё, а вы! Вы их так! Боже мой! Это просто потрясающе!

— Мой милый друг Алиса, в вашем присутствии и не могло быть по-другому! Это вы принесли мне удачу. И раз так, то предлагаю это дело отметить!