Книга Давай поговорим!, страница 66 – Михаил Попов

– Есть много желающих низвести демографическую теорию Модеста Анатольевича до частного случая глобальной теории Льва Гумилева.

Аникеев радостно закивал, услышав знакомое имя. Сейчас, я думаю, не только майоры, но уже и лейтенанты комитета знают, что такое пассионарность, и даже демонстрируют ее по ночам своим женам и подружкам.

– Да, вот еще какую особенность характера Модеста Анатольевича я бы считал необходимым отметить.

Стило майорское замерло.

– Он всегда шел поперек.

– Поперек чего?

– Поперек всего. Не любил устоявшихся, всеми принятых мнений. Бросил как-то такую фразу: «Живы только те города, где сносят памятники!» Нынешняя общественная мораль твердит, что сносить памятники нехорошо, кому бы эти памятники ни были воздвигнуты. Клянут большевиков, смеются над якобинцами. Модест Анатольевич считал, что памятник, не вызывающий желания снести его, – мертв. Город, наполненный такими памятниками, – это музей под открытым небом. В нем и люди становятся эскпонатами. Париж 1789 года был столицей мира, теперь это столица моды, а мода – это искусство обезьян.

Аникеев улыбался, но довольно скептически, даже криво. Видимо, помимо патриотических изданий он почитывает и демократическую прессу. Он еще внутренне стоит за смертную казнь, но вместе с тем не против того, чтобы прошвырнуться по Елисейским полям.

– Что бы еще вам хотелось узнать о Модесте Анатольевиче?

Задумался. Ой как мне становится тревожно, когда он задумывается.

– Вы, насколько я знаю, помогали ему редактировать некий, как это называется, уфологический сборник.

Вот оно!

– Да. И что?

– Ну, хотелось бы узнать, каковы были взгляды академика на эту область науки.

– Вы имеете в виду НЛО, инопланетян и всякое такое?

– Да, всякое такое.

Надо что-то делать. Не будем надеяться, что он случайно набрел на эту тему. Попытаемся свернуть с опасной дорожки, но так, чтобы он не заметил, что мы сворачиваем.

– А знаете, Модест Анатольевич относился с юмором к тем, ну, кто слишком уж был повернут на летающих тарелках. Он любил говорить – ну вот прилетят они, инопланетяне, и окажется, что никакие они не спасители, не сверхсущества, что там у них, на Сириусах, свои проблемы, своя тоска, неудачные браки, какой-нибудь свой алкоголизм. И вообще Модест Анатольевич считал, что вера в инопланетян – это форма массового психоза.

Произнося эти слова, я казался себе ящерицей, которая отбрасывает хвост ради спасения всего остального.

– Массового психоза?

– Да, да, формой психоза, и еще умственным наркотиком. Тут уж я не знаю, у Модеста Анатольевича было весьма оригинальное представление о проблемах наркомании.

Майор посмотрел на меня очень внимательно, и я почувствовал, что в этот момент я ему не нравлюсь, но я не стал останавливаться, я хотел поскорее проскочить опасное место.

– Он считал, что наркотики надо разрешить. Все.

– Что значит – разрешить, и что значит – все?

– Он считал, что наркомания процветает на восемьдесят процентов потому что наркотики дороги и потому что они в моде. Если разрешить их продавать в аптеках по цене аспирина, а то и вообще раздавать даром, разорится мировая наркомафия, а значит, остановится механизм вербовки новых наркоманов. Тех, кто хочет лечиться, нужно лечить, а остальные пусть форсированно умирают, не надо им мешать. Искусственно растягивая жизнь наркомана, мы просто предоставляем ему возможность совершить лишние преступления и совратить новичков.