Книга Давай поговорим!, страница 67 – Михаил Попов

– А мода?

– Мода? Ах, да. Модно то, что дорого, дорого то, что модно. Модест Анатольевич обожал повторять эту фразу. Он считал, что нужно приравнять героин к бесплатному супу в столовке для нищих, и тема будет закрыта.

Майор, конечно же, все записал, но явно без восхищения перед оригинальностью мысли. В этом чувстве я с ним готов был солидаризироваться. Мне тоже такие идеи казались полуфашистским бредом.

– На всякого мудреца довольно простоты, – сказал мой собеседник.

– Не понял.

– Ирония судьбы заключается в том, что у человека, рассуждающего о наркомании подобным образом, дочь наркоманка. Интересно, к какому разряду он отнес бы Веронику Модестовну, к тем, кого надо лечить, или к тем, кто пусть себе умирает?

Откинувшись на спинки сидений, они наблюдали через лобовое стекло «форда» за подъездом, в который вошли четыре человека в плащах. Вероника сдала немного назад, в тень большого железного ящика для строительного мусора, и теперь они не маячили у всех на виду. Их недавние собеседницы-пенсионерки все вшестером устроились на одной скамейке, они сидели теперь как бы в первом ряду зрительного зала, терпеливо ожидая, как развернутся дальнейшие события. Им отлично были видны обе «волги», машина Вероники и дверь подъезда. Мальчишки, затеявшие возню с мячом прямо перед их скамейкой, были сердито удалены в дальний угол двора.

Вероника, держа руки на баранке, продолжала рассказывать о Барсукове:

– Когда доктор Креер умер, после него были обнаружены какие-то записи, тетради. Отец находился там в это время, и директор санатория попросил его разобрать бумаги, как представителя Академии наук, как бы официально. Барсуков тогда лежал с инфарктом и не мог участвовать. Как рассказывал мне папахен, серьезной научной ценности тетради доктора Креера не представляли, но чтение это было весьма забавное.

Это было что-то вроде новой алхимии. Он называл свой метод «медиология». Что это такое, я из объяснений папахена так и не поняла. Доктор Креер имел самые фантастические представления о биологии человека, но меж явными глупостями встречались и поразительно остроумные с медицинской точки зрения мысли. И самое главное, он ведь реально лечил людей. Он ставил на ноги не только импотентов.

– Насколько я понимаю, Модест Анатольевич несколько тетрадей взял себе.

– Только для того, чтобы их не выкинули на помойку.

– А Барсуков?

– Выздоровел, как можно догадаться, и занял место доктора Креера. Лет семь-восемь о нем ничего не было слышно. И вдруг он появляется в Москве. Выходит на отца, начинает требовать, чтобы тот вернул ему пресловутые тетради. Сначала довольно мягко, и отец не стал сильно так уж противиться. Пару раз он отправлял Женю Шевякова сюда с конвертами. Но Барсукову было мало. Он требовал все. В конце концов отцу хотелось сохранить кое-что и для себя, как память о старинном и таком замечательном друге. Барсуков с каждым месяцем все больше мрачнел, приезжал, подолгу о чем-то беседовал с отцом. Тот был с ним крайне терпелив. Я не понимала почему.

– Стой! – Леонид схватил Веронику за руку. – Выходят!

Вышли не шикарные плащи, а два потертых пальто. Коричневое и синее. Еще две пенсионерки. Закрыв дверь, они направились к скамейке. Как много интересного их ждет, им такое сейчас расскажут.