Книга Мой бывший пациент, страница 10 – Анна Владимирова

— Я не могла позволить ему умереть. Простите, что взваливаю это на вас.

— Ива… — покачал головой профессор, задумчиво хмурясь. — Ну, что ж. И теперь ты хочешь знать, что дальше.

— Он не знает. Тоже, — прошептала я. — И о чувствах моих не знает. Я ему просто друг.

Удивительно, как сплелись оба Князевых в моем вранье. Как же легко разбежаться по наклонной…

— Хорошо. Я принимаю твою тайну на хранение. Тем более, тепеорь у нас волею случая есть прецедент применения метода. Уверен, заклятье ты сплела качественно.

— Да, — с готовностью кивнула я.

— Сейчас какая ситуация? Расскажи подробнее.

— Разгоняем сердца друг друга. Я чувствую его переживания, он — мои. Оба на адреноблокаторах и седативных.

— Ну, по идее, бьется сейчас твое сердце… — Профессор азартно тер подбородок. — Мне нужна история манипуляций. Видишь ли, в зависимости от ситуации, может случиться так, что твое сердце не поможет восстановиться его сердцу. Если повреждения необратимые…

— Нет-нет, сердце уже запускали к тому моменту, и меня попросили помочь стандартным щадящим импульсом, — почти уверенно возразила я.

То, что Игорь спасал собственного брата и мог быть необъективен, я решила не принимать во внимание. Откуда мне знать, что было не так с сердцем Стаса и почему оно не хотело биться? Просто не хватило небольшого толчка или это был полный отказ функционировать?

— Тогда, возможно, твое сердце действительно сейчас перенимает часть нагрузки, которая неподъемна для травмированного. Но как оно повернется дальше…

— Вроде бы, когда сердце наберется сил, заклятье само разрушится?

— Это только предположения. Мы не изучали эту методику на практике.

Профессор тяжело вздохнул, раздумывая. По его взгляду читалось сочувствие.

— А можно попробовать расплести заклятье? — осторожно поинтересовалась я, еле сдерживая нервную дрожь.

— Сложно предсказать последствия, — вздохнул он. — Ты рискнула. А он может умереть без связи с тобой.

Я потерла виски и отвела взгляд на полки, заваленные книгами. Никогда эти стены еще не давил на меня настолько.

— Теперь этот твой пациент обязан тебе жизнью, — тихо заметил профессор. — Ты — очень отважная, Ива.

— Я — очень идиотка, Карл Алексеевич.

— Нет-нет, ты просто живая. У тебя есть чувства, и, видимо, ты давно не давала им волю, раз все вышло из-под контроля. Ива, когда-то оно бы все равно вышло, но уже с разрушающими последствиями. А сейчас ты спасла жизнь.

И разрушила свою.

— А почему не говоришь ему? — поинтересовался профессор после короткого молчания.

— Ему ни к чему это чувство вины. И так несладко…

— Нет шанса для вас?..

— Нет.

— Понятно.

Показалось, что грудная клетка лопнет от переполнявших чувств. По щеке скатилась слеза, и сухая теплая ладонь накрыла мою, лежавшую на столе. Я вздохнула и протерла щеку:

— Спасибо…

***

Уже через несколько минут я осознал, что без взбалмошной ведьмы мне тут неуютно. Я даже пожалел, что не взял ее номер, и даже обозвал себя за это идиотом в тишине палаты. Пульс, правда, успокоился и стал пиликать на приборе ровнее, без скачков.

В следующие полчаса я позвонил в отдел и выяснил, что по покушению на меня уже всех подняли на уши — завели дело, вызвали следователей, а больница предоставила охрану. И даже ведьмаки заинтересовались в лице, а, точнее, морде Давида Горького. Неймется этому ведьмаку в инквизиции, по привычке лезет в следовательские дела.