Книга Волчье кладбище, страница 27 – Тони Бранто

Фигура мне нравилась. Высокая, длинные ноги, как у антилопы. Что грудь маленькая, даже хорошо, природа обошлась заботливо с тонким, как стебель, станом.

– А к вам пускают гостей? – спросила вдруг Шивон, перескочив с истории о потерянном сегодня утром кошельке.

– О, это исключено, – не дала нам слова Агата, ураганом вновь ввинтившись за столик.

Я сразу обратил внимание на возникший под платьем бюстгальтер. Ух ты, какая забота о младшей сестре!

– Роданфорд – закрытое место, – подчеркнула Агата.

– Очень жаль, я бы хотела посмотреть здание. Ты говорила, семнадцатый век?

– О, нет, восемнадцатый, – охладила сестрин пыл Агата. – Но его обитатели переживают постпубертатный период: гиперфункцию гипоталамо-гипофизарной системы и разгул тестостерона, – она ехидно покосилась в мою сторону.

– Нет ничего проще. Можно осмотреть здание ночью, – поддразнил я Агату.

Она впилась в меня рассерженным взглядом.

– Лес не без шакалов.

Я закатил глаза, оттопырив языком щёку.

– Закончим пустые разговоры. Мы здорово припозднились, – подытожила Агата, не обратив внимания на мою гримасу.

– Да, – оживился Адам.

Он подозвал официантку.

Я нашарил кое-что в кармане, когда потянулся за деньгами.

– Ты знаешь, что это? – я хлопнул ладонью по столу; рядом с двумя бобами^[52]оказался коробок с нарисованным павлином.

Реакция тех двоих была предсказуема, но я следил за лицом Шивон. Она прочла надпись на картонке – «Павлины с резервуарами на концах» и улыбнулась без всякого смущения.

– Я же не в лесу выросла, – сказала она, глядя на меня. – Благодаря этим штукам я родилась!

Шивон засмеялась, Агата прямо-таки вскипела.

– Извини, но это так смешно! Мне мама рассказывала. – Шивон переводила искрящийся взгляд с меня на Адама. – Когда моя мама и наш папа встречались, Агате было четыре или пять лет. И однажды, когда мама гостила у папы, Агата решила примерить шляпку моей мамы, и там, под лентой, она обнаружила хранившиеся презервативы…

Два божьих одуванчика за соседним столом в ужасе напряглись и уставились в нашу сторону. Я приветливо кивнул им:

– Добрый день, леди!

Они отвернулись.

– Мама всегда такой чудной, экстремальной была, – весело продолжила Шивон. – А Агата не знала, что это за штуки, думала, что воздушные шары для праздника – у папы как раз день рождения должен был быть. Агата не хотела, чтобы эта тётя оставалась на праздник и дарила шары папе. Она взяла и проткнула их иголкой! Вот так я и родилась!

Я хохотал так, что чуть со стула не упал. Адам смеялся втихомолку, а вот Агате хотелось испариться от смущения. Звонкий смех Шивон и мой гогот вновь привлекли почтенное внимание со стороны. Нам было не до приличий.

– Так и знал! Все толки о наивности и хрупкости… Ваша неискренность, мадемуазель… – обращался я к Агате.

– Так, мне надоело это слушать! Мы идём или нет? – потребовала Агата.

Я повернулся к Шивон, моей первой в жизни ирландке. Надо было как-то отметить это важное событие.

– Ну, надежды на тебя как на чертовски хорошего игрока в пул никакой, да?

– Играю теоретически, – сказала она.

Затем добавила:

– Пока что вся моя жизнь – одна сплошная теория.

– От теории к практике, – подмигнул я Агате.

А у выхода из кафе, чтобы поддразнить ещё чуток, я произнёс негромко Агате на ухо:

– Ты отбираешь у меня честь и достоинство быть собой.