Онлайн книга «Корень зла среди трав»
|
Однако на дороге она могла свернуть в любую сторону. Где же ее машина? К веранде приблизился один из полицейских, осматривавших участок, и показал жестом: нет. Полковник Гущин понял – борщевика Сосновского его подчиненные на участке так и не обнаружили. На даче академика Кантемирова, посвятившего свою жизнь изучению и продвижению этого растения, борщевик – ядовитый, непредсказуемый, чужой и коварный – не рос. Глава 30 Признание Клавдий Мамонтов нагнулся, схватил Илью Суркова за шкирку и поставил на ноги. – Внятно, членораздельно отвечай – кого, когда и где ты убил? – приказал он. – Макар, снимай его признание на мобильный. Вы, лейтенант, тоже. Участковый Фофанов выхватил из кармана телефон. На Суркова он не глядел – он взирал на Мамонтова с рукой на перевязи с восхищением и восторгом. Сурков походил на затравленного шакала, попавшего в капкан. – Я ее задушил, – глухо произнес он. – Кого ее? – повысил голос Клавдий Мамонтов. – Мать. ПАУЗА. Участковый Фофанов едва не уронил свой телефон. – Вы убили родную мать?! – ошарашенно спросил он. – Да! Да! Да! – заорал Сурков ему в лицо. – Она сама нарвалась! Она мне выбора не оставила! Угрожала отправить меня в тюрягу! – За что мать хотела отправить тебя, своего сына, в тюрьму? – Клавдий Мамонтов задавал вопросы, как гвозди вбивал. – Отвечай! Ну! – Я… взял те деньги… – Какие деньги? – Что она после первых майских выходных получила для пенсионеров. Вытащил пачку из ее сумки, когда она вернулась домой, – Сурков опустил голову. – Тайком. – Ты украл у матери деньги четвертого мая? Она их из-за праздников забрала накануне выдачи? – уточнил Клавдий Мамонтов. – Я не крал. Я взял в долг… Мне пришлось… Я сам залез в долги… – На дозу не хватило? – спросил Макар. – Пошел ты! Мажор! – с ненавистью выкрикнул Сурков. – Ты нашей сучьей жизни не знаешь, когда жрать дома нечего! – Ага. На бухло не хватает, – ответил Макар. – Твоя мать утром пятого мая хватилась денег. Поэтому она поспешила в банк и сняла со своего личного счета все накопления – сто с чем-то тысяч. – Ей надо было раздать чертовы пенсии, – Сурков зыркнул на них темными глазами. – Я пятого рано из дома смотался. Но она сразу усекла, что деньги из ее сумки взял я. Она вместо пенсий отдала свои бабки. Вечером орала на меня – «я честная женщина! Мой сын – вор!» Я ей пытался объяснить, что мне надо отдать долги. Если не расплачусь, меня в асфальт закатают… Но она ничего не желала слушать. Кричала. Грозила, что идет в полицию, напишет на меня заявление… – Почему она тогда не отправилась в полицию? – спросил Клавдий Мамонтов. – Я ее на коленях умолял, – ответил Сурков. – По полу перед ней ползал, унижался, просил не сдавать меня ментам. Она… – Мать тебя простила? Материнское сердце – воск? – Какой, к черту, воск? Она приказала, чтобы я вернул ей сто тридцать тысяч, – прошипел Сурков. – «Ты вернешь мне все до копейки» – вот ее слова. «Хорошо, я пожалею тебя, урода, не пойду к ментам, спасу тебя от тюряги, но ты мне все возместишь. Бросишь пить, устроишься на работу и с каждой зарплаты станешь отдавать мне две трети денег». Она меня в кабалу к себе вознамерилась взять! Приперла меня угрозами к стенке. Я ей поклялся. Она на следующий день отдала дедам остаток пенсий из своих бабок. А я начал работу искать. И нашел – вышел после праздников ограды красить в парке. Я их красил, красил, гробился дотемна… Но мне в мае даже аванса не заплатили. Ни копейки не дали! |