Книга Корень зла среди трав, страница 43 – Татьяна Степанова

– Значит, вы покинули свою подругу где-то около половины первого? – уточнил Клавдий Мамонтов.

– Примерно, мы не смотрели на часы. Она вроде не собиралась ни на какую прогулку к реке. Я знаю, что она с палками своими бродила регулярно, она хвалилась – меня скандинавская ходьба от всего отвлекает. Иду и, как автомат, ни о чем не думаю. Голова пустая. Но она не выказывала желания при мне куда-то потом путешествовать. Может, у нее была с кем-то встреча назначена?

– На пешеходной тропе? – удивился Клавдий Мамонтов. – А с кем?

– Откуда я знаю? – Кантемирова снова пожала плечами. – Это всего лишь мое предположение. После чая я уехала, она заскучала сразу одна, захандрила снова. Пошла на свой ежедневный моцион развеяться.

Клавдий прикинул – полковник Гущин не упоминал, что в доме на столе следы чаепития. Значит, Гулькина все убрала, помыла посуду и лишь затем отправилась на прогулку. Согласно данным судмедэкспертизы, нападение на нее произошло в промежутке между двумя и тремя часами.

– А вы добрались до Москвы и насладились спа? – спросил он.

– Пилила я по пробкам долго, по жаре, при ледяном кондиционере, устала, но добралась до ЦУМа, и натура моя взяла свое – решила прошвырнуться по бутикам, глянула, что изменилось. Пообедала на террасе ресторана. Вам все подробно рассказывать, Клавдий? – Искра глянула на высокого Мамонтова в черном костюме с рукой на перевязи по-женски оценивающе. – В балийском спа я очутилась в семь. Я просто тянула время, понимаете? Вроде чем-то занята. Какими-то делами… уход за собой. Вернулась домой в Воеводино уже поздно ночью.

– Здесь у вас намного красивее, чем в Баковке, – утешил ее Макар. – Мы ехали сейчас вдоль Оки, у меня дух захватывало от видов. Ваш отец, академик-филолог, выбрал прекрасное место для дома.

– Кто вам сказал, что мой папа был филолог? – Искра Кантемирова приподняла тонкие черные брови, подправленные визажистом.

– Вера Павловна упоминала, что он знал много кавказских языков и вас назвал Сатаней в честь героини нартского эпоса. Я решил, что он лингвист, как и родители Веры Павловны…

– Дед Верочки, между прочим, был профессор медицинского факультета университета, их семья поселилась в четвертом доме в нашем переулке еще в 1907-м. Их после революции не уплотнили, не подселили к ним «жилтоварищей», потому что дед лечил высокопоставленных большевиков. Он, по сплетням, – прообраз профессора Филиппа Филипповича Преображенского, созданного Булгаковым. Они встречались в двадцатых годах. Дед Верочки читал лекции в университете и параллельно работал в Кремлевской больнице, она располагалась рядом, на нашей улице Грановского.

– Не читайте до обеда советских газет, – усмехнулся Макар. – Только уж других что-то не остается. Закрыты.

– Деда Верочки звали Филипп Францевич. А мой папа был не лингвистом-филологом, а биологом. Ботаником. – Искра Кантемирова поднялась с кресла, подошла к комоду и взяла две фотографии в рамках, показала им.

На одной старик в костюме – выцветшая цветная фотография семидесятых годов. Другая фотография явно из пятидесятых – Кантемиров лет пятидесяти в брезентовой куртке, армейских галифе и сапогах, а рядом с ним совсем молодая стройная девушка – тоже в штормовке и сапогах, шатенка с короткой стрижкой, она держала в одной руке сумку-планшет, а в другой соломенную шляпу.