Книга Красная лилия, страница 13 – Ян Мортенсон

Она вновь бросила взгляд на мужа, но тот притворился, что не заметил ее нападок, продолжая весело здороваться и целуя в щеки остальных гостей.

Только сейчас я узнал ее: Стина Фридлюнд, автор радикальных статей по женскому вопросу в «Дагенс нюхетер», член группы общественных ораторов, с удовольствием вступающих в бой по призыву телевидения и усердно принимающих участие в различных интеллектуальных баталиях средств массовой информации, но не всегда на той же идеологической стороне, к которой принадлежали ее муж и его партия.

— Хэлло! — раздался голос из дома. — Все готово. Добро пожаловать!

— Барбру уже все приготовила, — пояснил Йенс. — Можете вылить свои напитки. Только в себя, а не на лужайку, иначе трава завянет и останутся пятна.

— Ах, это свое, домашнее? — рассмеялся Густав Нильманн. — Вот чем вы занимаетесь в лесу! Ладно, ладно, посмотрим.

— Может, ты был и шефом «Системы», ты, сующий во все свой нос? — улыбнулся Йенс. — При их ценах не удивительно, что потребление дрожжей в Швеции возросло головокружительно.

— Подождите, — голос Андерса Фридлюнда звучал ясно и четко. — Этот сложный вопрос имеет много аспектов. Предлагаю обсудить его как следует сначала за обедом, а уж потом принимать решение. Если домашнее у Йенса лучше, чем в «Системе», может быть, и предложим риксдагу вернуться к этому вопросу. Наша партия всегда утверждала преимущество отдельной личности над ограниченным, вторгающимся в частную жизнь коллективизмом.

Смеясь, мы медленно двинулись по богатому зеленому ковру к большому красному с белыми углами дому, ожидавшему нас в этот летний вечер.

«Здесь куда приятнее, чем сидеть в одиночестве посреди дремучего леса», — подумал я, глотая последние капли из рюмки, предложенной Йенсом на круглом серебряном подносе. Да и компания великолепна — от генералов и претендентов в премьер-министры до антикваров и журналистов. Правда, по одному представителю от каждой группы, но все же. Хотя за внешней веселостью летней идиллии, гостеприимным фасадом я почувствовал некие мрачные подводные течения. Или мне просто показалось?

Большая столовая, как и весь дом, была отреставрирована со вкусом и любовью. С потолка снята штукатурка. Широкие, до полуметра, планки, как и половицы, обструганы. При свете горящих свечей некоторые из них отливали цветом темного меда. На стенах обои конца восемнадцатого века с голубыми полосами и вьющимися ветвями цветов на белом фоне, старинная, ручной работы мебель, на которой сохранены или восстановлены деревянные детали. Набитые прежним хозяином мозаичные пластины над дверьми в погоне за модой тех времен восстановлены до первоначального блеска: с наложными зеркалами и старинными поблескивавшими латунными ручками.

— Рада, что тебе нравится, — сказала мне Барбру, после того как я одобрил тот вкус и ту любовь к старине, с которыми был восстановлен дом.

— Когда мы приехали сюда, все было в полном запустении. Ни питьевой воды, только дровяная печь, никаких двойных окон. Зимой приходилось вставлять внутренние рамы и прокладывать их ватой, чтобы не дуло. Хорошо еще, что уцелели старые стены. До нас никто даже и не собирался перестраивать его или подстраивать, так что все, как в восемнадцатом веке. Мы сделали все, что могли.

Она улыбнулась. Крупная, полная, совсем не такая, какой я ее помнил. Правда, я заметил этот феномен у многих знакомых мне женщин. И у мужчин тоже. Когда дело идет к сорока, тело иногда совсем меняется. Тоненькие, милые девушки раздаются, прибавляя по несколько килограммов то тут, то там. Худощавые, натренированные друзья прошлых лет оказываются вдруг с раздутыми, «пивными» животами. Неужели и меня не минет эта участь? Я ведь уже сократил порции и сухого мартини, и печеночного паштета.