Книга Девушка из Монтаны, страница 32 – Грейс Ливингстон Хилл

– А вы? – живо спросила она.

– О, конечно! Но рассказ старика был таким искренним, что начинаешь видеть все по-новому.

– Для меня вообще все по-новому, – сказала девушка. – А вот мама ходила и в воскресную школу, и в церковь, и на молитвенные собрания. Она мне об этом рассказывала. А еще иногда песни пела. Одна песня называлась «Твердыня Вечная». Вы знаете эту песню?

И она нараспев произнесла:

Твердыня Вечная,

Укрой меня в расщелине твоей…

– Я все вспоминала эту песню в ту ночь, когда тронулась в путь. Если б я знала, где эта Твердыня! А вы не знаете, где находится Твердыня Вечная?

Молодой человек был в явном затруднении. Ему было смешно, но он боялся засмеяться, боялся снова ее обидеть. К разговорам о религии он не привык, и все же здесь, рядом с этой странной девушкой, эта тема, о которой он так редко задумывался и в которой почти не имел личного опыта, казалась совершенно естественной. Он мог бы попытаться объяснить девушке, что такое Твердыня Вечная – он вдруг понял, что она означает для таких вот отчаявшихся душ.

– Песню я слышал. Ее часто поют в церквях, она довольно известная. Нет, такого места, как Твердыня Вечная, не существует, ну, как сказать, это… Это образное выражение. Тут говорится о божественном начале.

– О! А это что такое?

– Как – что? Господь наш… – Он старался говорить будничным тоном, как если бы рассказывал ей о мистере и миссис Смит, но почему-то эти слова, сорвавшиеся с его собственных уст, поразили его самого. Он не знал, как закончить объяснение: – Я просто хочу сказать, что Господь заботится обо всех.

– О! – снова воскликнула она, на этот раз с пониманием. – И все равно я бы хотела знать, что это за собрание и почему все на него приходят. Должна же быть какая-то причина, не просто же так они собираются. И как узнают, где будет собрание?

Молодой человек не знал ответов и постарался сменить тему.

– Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали о себе, – произнес он мягким голосом. – Хочу лучше вас понимать. Мы уже долго путешествуем вместе и нам стоило бы получше узнать друг друга.

– А что вы хотите знать? – мрачно спросила она. – Мне особенно-то, помимо всего, что я вам уже рассказала, и добавить нечего. Всю жизнь я прожила в горах, помогала маме. Все умерли, сначала малыш, потом два моих брата, отец, мама, Джон. Я помолилась за Джона и убежала.

– Все так, но я хотел узнать что-то о том, как вы жили. Понимаете ли, моя жизнь на Востоке была совсем другой. И для меня все внове. Я бы хотел узнать, например, откуда у вас такая гладкая речь. Вы говорите совсем не так, как говорят девушки, никогда не ходившие в школу, а так, как будто вы много читали и учились. Вы почти не делаете никаких ошибок, говорите очень правильно. Понимаете, это весьма необычно для тех, кто никогда не учился. Вы говорите не так, как другие девушки, которых я встречал в этих местах.

– Отец всегда настаивал, чтобы я говорила правильно. Если кто-то из нас, детей, что-то неправильно произносил, он останавливал и заставлял повторить как надо. Он сердился, если кто-то что-то не так говорил. Однажды довел маму до слез из-за того, что она сказала «ложить» вместо «класть». Отец закончил школу, а мама училась совсем мало. Отец много знал и, когда бывал трезвым, понемногу и нас учил. Научил меня читать, я все могу прочесть.