Книга Ловушка для сердцееда, страница 80 – Натали Карамель

«Спокойной ночи, кузен.»

Леонард остался один в кабинете, дожидаясь, когда угли в камине превратятся в пепел. Выпив остатки коньяка, он медленно поднялся и пошел в спальню. Но сон не шел. Он ворочался на широкой кровати, простыни казались ему неудобными, а тишина комнаты — давящей. Перед глазами снова и снова стояла она. Холодный взгляд. Презрительное «Фып!». Иллюзорное ощущение ее аромата — снега и тайны.

И вдруг, сквозь этот навязчивый калейдоскоп, в его сознании возник совершенно неожиданный образ: детские качели. Простые, деревянные, висящие под сенью старого дуба в саду. Он ясно увидел их: дощечку сиденья, прочные веревки, как они плавно раскачиваются на ветру.

Мысль пронзила его с невероятной ясностью и теплотой. Завтра же. Завтра он прикажет плотнику смастерить самые лучшие, самые крепкие и безопасные качели. Поставить их там, где много солнца и мягкая трава. Это будет первый шаг. Первый камень в фундамент его будущего. «Начну готовить дом», решил он, глядя в темноту потолка. «Начну готовить его для нее. Для них. Для нашей драгоценной будущей семьи».

На этих теплых, светлых, почти наивных мыслях, так контрастирующих с бурей дня и ледяным презрением Елены, напряжение наконец начало отпускать. Дыхание Леонарда стало ровнее, мышцы расслабились. Образ качелей, смеха ребенка (его ребенка!) и смутного, пока еще неясного силуэта женщины рядом заволокло сознание мягкой дымкой. Он заснул, унося с собой в сон мечту о доме, наполненном светом, любовью и радостью.

Рассвет только-только начал размывать чернильную синеву ночи, окрашивая крыши Парижа в холодные, серо-розовые тона, когда карета Леонарда Виллара остановилась у ворот особняка маркизы Элизы д’Эгринья. Он приехал ни свет ни заря, ведомый не светским расчетом, а жгучей, почти отчаянной потребностью в совете и поддержке. В его сердце, помимо навязчивого образа Елены, жил трепет перед этой женщиной. Маркиза Элиза д’Эгринья, его внучатая тетка, была не просто родственницей — она была живой легендой, оплотом рода, хранительницей его чести и традиций. И он, Леонард Виллар, явился к ней с просьбой, которая могла показаться кощунством. Он боялся. Боялся не её гнева, а сделать что-то не так, спугнуть хрупкую, едва родившуюся надежду на счастье с самой дорогой в мире женщиной — Еленой де Вальтер.

Его провели в утреннюю гостиную, где воздух еще хранил ночную прохладу и запах воска. Маркиза, уже одетая в строгий, но безупречный утренний туалет, пила шоколад. Увидев Лео, её лицо, обычно исполненное снисходительной благосклонности к любимому внучатому племяннику, озарилось искренней радостью.

«Лео, дитя мое! Какая неожиданная и приятная…» — начала она, но фраза замерла на её губах, как только она вгляделась в его лицо. Там было что-то непривычное — не циничная усталость былого повесы, не спокойная уверенность недавних месяцев, а… фанатичная решимость, смешанная с тревогой. «Что случилось?» — спросила она резко, отставив чашку.

Леонард сел напротив, не находя слов. Как начать? Как объяснить то, что не поддавалось логике, а было лишь слепым велением души и тела? Он начал осторожно, говоря о встрече на балу, о впечатлении… о своём решении. Он избегал пока имени, но тетушка Элиза была не из тех, кого можно обвести вокруг пальца.