Книга Невестам положено плакать, страница 25 – Александра Довгулёва

Служанка не видела лиц своих спутников, но предполагала: никто из них не улыбается в этот миг, даже лорд Хойт. Пусть свидетелями им теперь были лишь деревья да лунный свет — нельзя было нарушать заведённого прежде порядка.

Разве что, Онора не станет лить слёзы. Она вообще не умела плакать, особенно по указке. Гленна же не позволяла свои слезам катиться по щекам лишь потому, что опасалась: не остановится, коли начнёт. Слишком много потрясений принесла её сердцу эта весна, а перемены не сулили спокойствия.

У пристани их ждал свадебный караван из трёх добротных лодок. Каждая из них была украшена цветами боярышники и зелёными ветвями дуба. На вёслах по двое сидели юноши, одетые до того неприметно, что в свете луны делались почти незаметными. Деревянная пристань была застелена ковровом, по которому предстояло пройти Оноре прежде, чем взойти на борт главной лодки, украшенной особенно богато.

Стражник подошёл к самой кромке воды и сделал несколько плавных движений факелом. Мгновение спустя, на той стороне реки зажёгся маленький огонёк, затем ещё один, и ещё. Вскоре огоньки выстроились в длинную нить, бегущую к подножию холма. Гленне даже подумалось, что это болотные огоньки прибыли поприветствовать королевскую невесту, души предков, в чьих жилах когда-то тоже текла королевская кровь. Только служанка тут же упрекнула себя в легковерности: то были вовсе не духи, а слуги с лампадами в руках. Огонь, что принесли они на берег, отмечал очертания речных изгибов и указывал путь.

Онору внесли на лодку слуги, затем, они подхватили и Гленну, никак этого не ожидавшую. Она изумлённо охнула, но от вскрика удержалась. В который раз она чуть не уронила бархатный плащ, который вынуждена была теперь нести всю дорогу. Должно быть, будет ходить с ним и на свадебном пиру.

Онора села на подготовленное для неё место. В окружении цветов боярышника, мерцания воды и отблесков лампад где-то на противоположном берегу реки, она ещё меньше походила на человека, чем прежде. Зрелище очаровывало.

Сев на дно лодки позади скамьи, где устроилась Онора, Гленна увидела, как девушка завела за спину руку.

Не колеблясь, служанка накрыла ладонь госпожи своей. Тёплые пальцы невесты сжали её в ответ, вцепившись, точно малое дитя в руку матери.

«Как ей, должно быть, одиноко сейчас», — подумала Гленна.

Кроме неё и лорда Хойта, плывшего на одной из лодок свадебной процессии, здесь больше не было их соотечественников.

Они поплыли вдоль огней лампад. Тихий плеск воды, тронутой вёслами, действовал на Гленну точно колыбельная. Они продолжали держаться за руки, хотя едва ли кто-то кроме них самих заметил это.

Вдруг, над рекой раздались звуки музыки, заставившие Онору сжать пальцы Гленны сильнее. Ошибки быть не могло: ирландская лира, звонкая и мелодичная, звала их к берегу, где за излучиной реки показалась освещённая светочами пристань. Там у самой кромки воды, залитая лунным светом стояла девушка. Когда лодка убранная цветами боярышника показалась, к звукам лиры присоединился её голос. Сердце затрепетало: кем бы она ни была, слова гэльского языка лились с её уст охотно, заставляя сердце Гленны сжиматься.

Девушка и впрямь была ирландкой. Её рыжие волосы и тонкий стан даже в лунном свете бросались в глаза, но больше прочего её выделяло то, что творили ловкие пальцы и рождали её уста.