Книга Зельда Марш, страница 65 – Чарльз Гилман Норрис

Несмотря на неприятные впечатления от утренней репетиции, на усталость и голод, Зельда ощущала возбуждение. Пусть в холодном, мрачном, похожем на сарай, театре, пусть в жалком водевиле – но все же это первое выступление перед незнакомой публикой. Ей казалось, что даже суетившаяся на сцене прислуга заражена этим возбуждением. Голоса начинавших собираться зрителей громко раздавались в пустом зале, гул и движение постепенно нарастали. Росло и волнение напряженно прислушивавшейся Зельды.

Спектакль сошел немногим лучше, чем репетиция, зал был полон только наполовину. Ряды пустых мест…

Мяуканье, раздававшееся временами с галереи… Свистки со всех сторон, когда с вопросительным выражением появился Бастер, и восторг публики, когда он, повернув голову в ту сторону, откуда раздавались свистки, вдруг принялся лаем выражать свое смятение. Но все же им с Джорджем довольно дружно хлопали. После легкого ужина в соседнем ресторане они воротились в гостиницу, и Джордж совсем растрогал жену своими похвалами, раскаянием во вчерашней неумеренности и горячими уверениями, что этого никогда больше не случится.

4

Утомительная неделя привыкания к новым требованиям, к разным переменам и перестановкам. Тяжелые условия труда. Три представления в день: одно днем, два – вечером. Из театра они возвращались не раньше одиннадцати и сразу ложились спать. Животные требовали ухода. Зельде приходилось вставать в шесть утра, чтобы накормить их. Джорджа она будила около двенадцати, они одевались, завтракали… в три надо было быть уже в театре.

– И так будет в течение трех месяцев! – вздохнула как-то Зельда, когда, после особенно трудного дня, они с Джорджем, разбитые, собирались лечь.

– Если только не сбежим, – обронил ее супруг.

– О, нет! Как бы трудно не было, а надо довести до конца на этот раз. Надо, Джордж! Выносят же другие!

– Ну, шестьдесят в неделю, это – не заработок! Погоди, мы с тобой будем получать двести или триста. Я надеюсь попасть во Фриско. Вот там в «Орфее» здорово платят: десять месяцев и триста в неделю. Это я называю заработком!

– Мы должны откладывать и из того, что получаем теперь, Джордж. По меньшей мере двадцать пять… Джордж, ты должен помочь мне в этом. Необходимо поскорее вернуть Билли пятьдесят долларов. Ты поможешь мне экономить, да, Джордж?

– Конечно, дорогая. Клянусь! Ты – чудо, Зель! Боже, не знаю, что бы я делал без тебя! Ты будишь во мне все хорошее. Ведь в каждом из нас, мужчин, борются животное и душа. О Зель, если бы ты знала, какой страшной бывает эта борьба! До встречи с тобой во мне всегда побеждал зверь. А теперь мое лучшее «я» с каждым днем становится все сильнее и – кто знает? – может быть, восторжествует окончательно над зверем.

Он говорил это, уже лежа в постели, опершись на локоть и обращаясь скорее к потолку, чем к жене. Зельда потушила свет, открыла окно, подошла в темноте погладить Бастера и, наконец, легла подле мужа. Он притянул ее к себе свободной рукой, и она положила голову ему на плечо. Она любила твердое, гладкое тело Джорджа. От него исходил какой-то здоровый, приятный запах, запах чистого целомудренного человека.

– …Я читал когда-то о докторе, который продал душу дьяволу, и дьявол постоянно боролся с лучшей стороной его натуры за полное обладание им. Совершенно то же происходит со мной. Мне кажется, что я родился с каким-то тяготением ко злу. Я сознаю, что хорошо и что дурно, но иногда, будто кто-то толкает меня – и я хочу быть дурным… А ты… ты указываешь мне спасительный путь, Зель. Теперь я чувствую, что стоит быть хорошим. И разве не удивительно, что… Ты спишь? О господи!