Онлайн книга «Зельда Марш»
|
Он теперь играл по-крупному. Ставил по нескольку сотен. Но выигрывал ли он или терял – его озабоченность и угрюмость оставались неизменны. Вся его веселость, казалось, исчезла. Он оживлялся еще иной раз после исключительно удачного дня на скачках или изрядно выпив во время хорошего обеда в шумной распущенной компании своих новых приятелей. Зельда с горьким стыдом сознавалась себе, что ее больше не раздражала пьяная болтливость Джорджа: ее так измучило постоянное его брюзжание и скверное настроение, что она рада была, когда он под влиянием выпитого вина становился благодушен. – И мне даже теперь решительно все равно, – сказала она вдруг вслух в приливе жалости к самой себе, – пускай делает глупости и срамит себя!.. Скучные, тревожные, пустые дни. Бессмысленное существование… Джордж теперь не брал ее с собой в Эмервилль, да она и сама предпочитала оставаться дома. Денег у нее было много (Джордж время от времени швырял ей двадцати, а то и пятидесятидолларовый билет), и она их тратила, не задумываясь. Покупала себе платья и сознавала с удовлетворением, что никогда еще она не одевалась так хорошо и не выглядела такой красивой. Ее провожали взглядами и мужчины, и женщины, когда она выходила гулять с Бастером. Иногда мужчины на улице преследовали ее. А на разгульных сборищах, носивших название обедов и ужинов, на которые она иногда сопровождала Джорджа, полупьяные, громкоголосые его собутыльники откровенно пытались ухаживать за нею. Такого рода успехи мало льстили Зельде, да и жены этих субъектов или их случайные подруги обменивались язвительными замечаниями на ее счет так, чтобы она слышала. Утро она проводила в постели, днем гуляла с Бастером, ходила по магазинам, вечера проводила в обществе хмурого и молчаливого Джорджа, заносившего в книжку результаты сегодняшних скачек и занятого какими-то вычислениями до поздней ночи или в компании его невежественных, неотесанных приятелей с их грубыми разговорами и наглыми любезностями. Вот отчего она плакала громко, стоя у окна комнаты и повторяя сквозь всхлипывания: – Что за жизнь! Боже, что за жизнь! 2 Как-то нарядившись в свое новое пальто и черную бархатную шляпу, с которой свисало длинное страусовое перо, оттеняя золото волос, она вышла с Бастером и направилась к месту, которое для нее было полно воспоминаний. Чем ближе подходила она к своей тюрьме, тем ярче вспоминалось то воскресное утро три года назад, когда она в последний раз проделала это паломничество. Как и тогда, сердце ее усиленно забилось и мелкой дрожью задрожали руки и губы при виде знакомых домов, знакомых улиц, переулков, мест, где прошла ее юность. Она остановилась на углу, там, где Сакраменто-стрит пересекает Ван-Несс-Авеню, и, посмотрев вниз на дом дяди с вечными кустиками маргариток перед входом, пошла дальше с чувством горького сожаления. И снова так же, как и тогда, она медленно перешла улицу и приблизилась к белому домику между китайской прачечной и бакалейной лавкой. Маленький садик, клумбы с фиалками и лилиями – все как виделось ей в мечтах… Только на окне нет уже наклейки «сдается». И занавески на окнах новые, незнакомые ей. Больше никакой перемены. На вытертых ступеньках (трех деревянных ступеньках, что вели от вымощенной дорожки на низкое крыльцо, к входной двери с железной ручкой) лежала свернутая в трубку свежая газета, положенная сюда, вероятно, разносчиком. |