Книга Ваш милый думает о вас, страница 61 – Елена Арсеньева

– Теперь я понимаю, почему она носит чрезмерно длинные платья! – послышался ленивый голос. – Дама, оказывается, bancalе^[38]… И весьма!

Юлия недоверчиво покосилась в сторону. Ржевусский стоял, как и она, на коленях, так что над водой поднималась лишь голова его, и задумчиво глядел вслед громокипящей хозяйке.

– А-а, поня-а-тно, – протянула Юлия, которой и впрямь открылась истина. – Пани Жалекачская оттого так разозлилась, что намеревалась сама присоединиться к вам в этой ванне!

– Думаю, не без этого! – хмыкнул Ржевусский. – Но, поверьте, я очень признателен вам за то, что вы ее спугнули.

– Да у меня и в мыслях не было! – вспыхнула Юлия. – Ей-богу, вот крест святой! Я пошла на кухню за горячей водой, увидела это великолепие и…

– И у вас даже в мыслях не было, что это великолепие могло быть приготовлено для кого-то другого! – укоризненно молвил Ржевусский.

Юлия виновато взглянула на него… Да он же смеется! Он же над ней подшучивает. И она тоже тихонько засмеялась в ответ.

Вся неловкость этой безумной ситуации словно бы растворилась бесследно в теплой воде, в которой они сидели бок о бок, погрузившись по шейку, причем сейчас Юлия понять не могла, отчего Ржевусский вчера казался ей таким пугающим и даже отталкивающим. Он был красив: смуглое точеное лицо, смуглые мощные плечи, короткие, черные, круто вьющиеся волосы, на которых сверкают капельки воды… и, по непонятному сцеплению видений памяти, Юлия вдруг вспомнила его и даже хлопнула себя по лбу:

– Господи боже! Так ведь это вас я видела в окно? Это вы бегали утром по саду? По снегу? В такой мороз?

– Почему-то люди думают, что в пустыне только жара, – усмехнулся Ржевусский. – Однако ночью там царит лютый холод! Я люблю бег, движение, стремительную скачку – днем не больно-то разбежишься по раскаленному, огнедышащему песку, поэтому я осуществляю свои пристрастия ночью – и, воротясь в Европу, не смог с ними расстаться.

– Какая пустыня? – непонимающе спросила Юлия.

Ржевусский, в свою очередь, воззрился на нее с недоумением:

– Что значит – какая? Какие? Пустыни Аравии, пустыни Иранского нагорья – да мало ли тех мест, где я провожу свои дни? – И, поняв по ее глазам, что она ничегошеньки не понимает, усмехнулся с некоторою долей обиды, словно знаменитость, которой не оказали должного внимания: – Да вы, я вижу, ничего обо мне не знаете! Меня прозвали парижским бедуином, хотя я никогда не жил в племени бедуинов. Но и впрямь красивое слово, красиво звучит! Правда лишь то, что моя мать, польская аристократка, всю жизнь жила во Франции – там я и родился, там получил образование. Меня всегда влекла военная карьера – я определился на службу в Австрию и даже дослужился до чина ротмистра кавалерийского полка! – Ржевусский так горделиво задрал подбородок, что концы его черных волос погрузились в воду. – Там, в полку, увлекся я конезаводством и по делу этому съездил в Аравию для закупки арабских кобыл. Ничего не скажу, кроме того, что эта страна меня очаровала, околдовала…

Он умолк, лицо его стало мечтательным, голос – вдохновенным:

– Или песок – всюду песок, золотой, курящийся дымкою под белым выжженным небом… Или черные камни, покрывающие землю в невероятном изобилии, словно были извергнуты ею в минуты безумия или сброшены с небес щедрой на зло, всесильной рукою. Над ними дрожит, слоится зной, порождая немыслимые, непредставимые, сказочные миражи, за красоту каждого из которых можно и жизнь отдать. Да вот беда! Их не удержать, не уловить в сети взора: они тают в одно мгновение ока…