Онлайн книга «Ваш милый думает о вас»
|
Юлия несколько удивилась, не увидев за столом командира полка, стоявшего в имении: во всяком русском доме он непременно присутствовал бы при господской трапезе! Но тут же недоразумение разъяснилось: отряд (а не эскадрон, как вначале решила Юлия), выдвинувшийся с разведкой, в имении не стоял, а лишь заехал передохнуть и дождаться встречи с другим таким же малым отрядом, чтобы поутру двигаться дальше. Понятно, что поручик Васенька Пустобояров был мелкой сошкой в сравнении с графиней Чарторыйской, а все ж Юлии показался апломб хозяйки слишком уж демонстративно-оскорбительным. Впрочем, она уже имела возможность убедиться в том, что делает с человеком польский гонор, да и что ей причуды графини, если в ее доме предстояло провести всего только ночь, а утром вместе с Пустобояровым ехать в русский лагерь! От одной надежды на это Юлия готова была всем все простить, и огорчала ее только неминуемая разлука с Вандой, и то, что подруга уже с ней как бы распростилась. Во время ужина, за которым подавали обливную рыбу, телятину с желе и превкусный компот в хрустальных чашах, Ванда на Юлию и не взглянула, и не столько ела, сколько беспрерывно беседовала с хозяйкой – почему-то на немецком, да еще очень быстром, к вящей досаде Юлии, которая даже и медленного не знала: немецкий ей не давался нипочем, сопротивлялся свирепо, так что она с охотою его бросила учить еще пять лет назад и взамен взялась за итальянский. А из немецкого осталась в памяти единственная фраза, почему-то пленившая ее красотою звучания: «Варум хаст ду дас ауген шайден?» – «Почему твои глаза затуманились?» – но откуда эти слова, чьи глаза и почему они затуманились, по сю пору оставалось для нее загадкою. Вот она и повторяла мысленно «Шайден… шайден…», с некоторою долею обиды слушая болтовню, от которой лицо ее подруги загорелось возбужденным румянцем, а глаза начали блестеть. Ванда вдруг резко, внезапно похорошела, вновь сделавшись похожей на обольстительную Ружу из Цветочного театра. Это наполнило душу Юлии некоторой ревностью, лишний раз напомнив, что она была для Ванды только неприятной обузой (вдобавок любовницей ее мужа!), а потому та вне себя от восторга в предчувствии расставания. Ощущая себя чужой и никому не нужной, Юлия натянуто поблагодарила за ужин, сухо пожелала спокойной ночи Ванде, которая ответила весьма небрежно, так была занята беседой, и отправилась в отведенную ей комнату – принимать ванну и спать. * * * Комнатка оказалась очаровательной, великолепной, изысканной – но тоже сплошь лиловато-сиреневой, от обоев на потолке и многочисленных драпировок до белья на постели. Юлия почувствовала себя запертой в каком-то французском склепе: ведь общеизвестно, что лиловый – цвет траура французских королей. Но после горячей ванны, когда Юлия увидела, что тело ее приобрело сияюще-розоватый цвет, она несколько примирилась с окружающим миром и позволила горничным уложить себя в сиреневую постель, согретую горячими кирпичами – на английский манер. После сытного ужина очень хотелось пить. К счастью, на столике у кровати стоял стеклянный кувшинчик с водой. Питье оказалось благословенно-холодным, но это была не вода: что-то горьковатое, и кисловатое, и сладковатое враз. Запах показался на мгновение тинистым, но тут же после этого ощущение прошло, и Юлия выпила все до капли, потом задула свечи и легла. Скоро она ощутила, что наплывает милосердная дремота, и слабо улыбнулась от радости, что сейчас уснет… Но сон был мутный и нерадостный: слышались Юлии выстрелы, и чьи-то стоны, и крики о помощи, и чей-то голос, который непрестанно звал ее по имени, а потом умолк, и вместо него раздался крик Ванды, такой громкий, словно бил по голове: |