Книга Ваш милый думает о вас, страница 97 – Елена Арсеньева

О, как медленно, как невыносимо медленно двигалась она! Юлии, у которой уже стоял в глазах кровавый туман, почудилось, что эти последние мгновения своей жизни она существует как бы в двух мирах: в одном стремительное и неумолимое течение вырывало из пальцев скользкие доски, в другом Ванда будто бы танцевала вальс на счет «шесть», а то и «восемь», еле двигаясь, путаясь в поводьях, привязывая присмиревшего, одуревшего гнедого к середине веревки, медленно, словно боясь замочить юбки, опускаясь на колени, пригибаясь к мокрым доскам, протягивая руки к Юлии… и нависая над ней с этими протянутыми руками, медленно, почти до невразумительности медленно выговаривая:

– Дай слово, что никому не скажешь про Зигмунда!.. Не то утоплю сейчас, клянусь, як пана бога кохам!

От изумления Юлия разжала пальцы, вмиг ушла под воду, и последнее, что она успела увидеть, были руки Ванды, беспомощно пытавшиеся схватить ее.

Она не утонула сразу же только потому, что от потрясения глубоко вдохнула прежде, чем погрузилась, потому что глаза ее остались широко открыты, потому что течение оказалось сильнее, чем тяжесть набрякших юбок… Она увидела черное, осклизлое дно плота, когда ее проволокло под ним; потом снова просветлело в глазах – значит, плот позади, можно вынырнуть, если удастся.

Рванулась вверх изо всех сил, успела вдохнуть, успела увидеть, чудилось, весь божий мир тем последним, прощальным, всеобъемлющим взором, вобравшим в себя и желтый блеск солнца где-то в вышине, и голубой свет небесный, и сизую волну, бившую в лицо, и зелень травы на крутом бережку, по которой стремглав бежали люди в мундирах… и что-то черное, мокрое, оскаленное, страшное, наплывающее… Уж не черт ли сам за ее душою явился?! Нет, это всего лишь вороной плывет рядом, грива его стелется рядом с Юлией, словно водоросли, а цепляется за эту гриву какой-то человек… хватает Юлию, тащит к себе, пытается взгромоздить на коня…

От счастья, что она больше не одна, Юлия, кажется, на какие-то мгновения лишилась сознания, потому что очнулась она от боли: что-то врезалось ей в ноги, и прошел миллион лет, прежде чем она поняла: это спаситель пытается втащить ее на спину вороного, а боль – от луки седла.

Юлия нашла в себе силы подтянуться, кое-как выпростать одну ногу из липнущих юбок, взвалила саму себя, будто неподъемный мешок, на спину коня… Тот, благословенный, вел себя так, словно самым обычным делом было для него принимать полубесчувственную всадницу посреди реки! Но его успокаивал голос: негромкий, совершенно спокойный, ровный. Этот голос, вернее самый звук его, – слов Юлия пока что не способна была понять, – помог и ей справиться с нерассуждающим ужасом.

– Возьми поводья, ну! – говорил голос. – Держи, так, хорошо. А ты, Воронок, плыви теперь к берегу. Я рядом, рядом, спокойно!

Относилось это к коню или к ней, Юлия не поняла, но снова выпустила поводья из рук, сообразив, что ее спаситель говорит по-русски.

Поглядела на него. Он плыл, держась за гриву, улыбался спокойно, ободряюще. Мокрые пряди прилипли ко лбу. Юлия, перехватив поводья левой рукой, правой попыталась перекреститься.

А может, ей лишь кажется, что она не утонула? Может, она уже умерла, и даже прошла чистилище, и теперь в аду, и вот пред нею первое из вечных, уготованных ей мучений?..