Книга Счастье в огне, страница 92 – Мария Захарова

– Мама. – Митька выглядывал из-за занавески и тёр кулаками заспанные глазёнки, – Мама.

И словно почувствовав общее напряжение и испугавшись незнакомого чувства, ребенок подковылял к Варваре, обхватив её колени, – Мама!

– Мама?! – Его перевел взгляд на Митьку, потом глянул на Варвару. Теперь глаза его метали стальные молнии. Он жёстко отстранил от себя девушку и, ни слова больше не говоря, вышел за порог, рывком захлопнув дверь.

Исторгнув какой-то дикий стон, девушка метнулась за ним, и её тут же поглотила пелена воды, уже скрывшая уходящую фигуру.

– Егор! Его-о-о-р! – голос ее растворился в бушующей стихии. Варя попыталась бежать, но тут же поскользнулась, упав на колени в жидкую грязь. – Егор! – раскат грома был ей ответом. И не было больше ничего, ни света, ни воздуха, ни самой жизни.

Выбежавший следом Костик поднял её с колен, подхватил на руки и внес в дом. Прямо поверх мокрого платья завернул её в одеяло, поданное отцом, и опустил на кровать. Девушку душили рыдания, все тело сотрясала дрожь. И только сделав несколько глотков горячего чая, поданного Сергеем Дмитриевичем, она стала приходить в себя. Костик, до этого крепко прижимавший её к себе и укачивающий её как ребенка, аккуратно уложил Варю, прикрыв сверху ватником и тихонько вышел, задернув занавеску.

***

Выбежав из дома, Егор размашистым шагом, почти бегом, пересек улицу и привалился спиной к молодому дереву, посаженному уже после войны, но уже достаточно широко раскинувшему свою крону, сквозь которую почти не проникали струи дождя. Первые минуты он не мог ни о чем думать, только видел Варины глаза, наполненные какой-то неизбывной болью и тоской. «Но почему болью? Она ведь должна быть счастлива. У нее муж, ребенок, откуда тогда такая тоска?» – Теперь мысли потекли в определённом направлении: «Как она могла? Тогда, в сорок втором, она излучала тепло и любовь, светящуюся в её глазах? И он поверил ей, поверил этому наивному взгляду, смотревшему на него с немым обожанием. Но любовь ли это была? Или просто желание на кого-то опереться, найти какое-то утешение после всех потерь, постигших девушку? Она была очень, очень молода, совсем девочка. Что могла она знать о любви, что могла в ней понимать?» И все-таки в неё верилось тогда, как поверилось и сейчас, когда случайно увидел ее на улице, когда сидел напротив неё в кафе, когда смотрел в ее бездонные глаза.

Расставшись с ней сегодня днём, Егор не пошёл на работу, он не мог ни о чем думать, кроме девушки, встреченной на дорогах войны и почти сразу потерянной, но оставившей в его оледеневшей душе какую-то теплую дорожку, по которой снова заструилась жизнь, навечно, казалось, остановившаяся. Думал ли он о ней после того, как отправил, раненую, на тот берег? – Нет. Надеялся ли на продолжение этой любви? – Нет. Любил ли он ее? – Он не знал. Тогда не знал. А сейчас? Сейчас тоже не знает. Но почему тогда так больно сейчас от сознания того, что она потеряна для него, что принадлежит другому мужчине. Причём, они скованны самыми крепкими узами из всех возможных – ребёнком.

«Ребёнок! Сколько ему – два? Три? Значит он был зачат почти сразу после того, как они расстались. Как же это было возможно? А может быть отец этого ребенка кто-то другой, а не этот юноша, бывший одноклассник, кажется?» – Егор помнил его. Тогда, в октябре сорок второго он был в его отряде, и даже ходил с ними в атаки, а потом Большаков застал их с Варей в развалинах и вынужден был вмешаться в ссору. Именно после этого выдержка изменила Большакову, и он подчинился чувству, давно уже подспудно зревшему в его душе. Именно тогда Варя стала принадлежать ему.