Книга Капитанская дочка. Дубровский, страница 35 – Александр Пушкин

Необыкновенная картина мне представилась: за столом, накрытым скатертью и установленным штофами и стаканами, Пугачёв и человек десять казацких старшин сидели, в шапках и цветных рубашках, разгорячённые вином, с красными рожами и блистающими глазами. Между ими не было ни Швабрина, ни нашего урядника, новобранных изменников. «Новобранные изменники» – это оксюморон: предатели являются новобранцами для пугачёвского войска, но изменниками для Гринёва. Это нелогичное на первый взгляд словосочетание подчеркивает, с одной стороны, негативное отношение Петра к Швабрину и уряднику. С другой стороны, отношение к ним Пугачёва и его людей: они приглашают за свой стол отказавшегося перейти на их сторону Гринёва, а не присягнувшего на верность Швабрина, понимая, что на него надеяться не стоит, он снова может предать, как только выпадет возможность.

«А, ваше благородие! – сказал Пугачёв, увидя меня. – Добро пожаловать; честь и место, милости просим». Собеседники потеснились. Я молча сел на краю стола. Сосед мой, молодой казак, стройный и красивый, налил мне стакан простого вина, до которого я не коснулся. С любопытством стал я рассматривать сборище. Пугачёв на первом месте сидел, облокотясь на стол и подпирая чёрную бороду своим широким кулаком. Черты лица его, правильные и довольно приятные, не изъявляли ничего свирепого. Он часто обращался к человеку лет пятидесяти, называя его то графом, то Тимофеичем, а иногда величая его дядюшкою.

Пушкин акцентирует внимание на отношениях внутри пугачёвской банды и показывает, что у них сложилось что-то похожее на демократию, а не на абсолютную монархию, которая душила простых людей и привела к страшной Крестьянской войне. Тем самым автор как бы дает понять современникам, что русский народ, опираясь на историческое развитие, зачастую сам может прийти к удобной ему форме правления, если дать ему слово, а не доводить конфликт до крайней степени жестокости и обоюдного недопонимания.

Все обходились между собою как товарищи и не оказывали никакого особенного предпочтения своему предводителю. Разговор шёл об утреннем приступе, об успехе возмущения и о будущих действиях. Каждый хвастал, предлагал свои мнения и свободно оспоривал Пугачёва. И на сем-то странном военном совете решено было идти к Оренбургу: движение дерзкое и которое чуть было не увенчалось бедственным успехом! Поход был объявлен к завтрашнему дню. «Ну, братцы,– сказал Пугачёв,– затянем-ка на сон грядущий мою любимую песенку. Чумаков!^[47]Начинай!» Сосед мой затянул тонким голоском заунывную бурлацкую песню, и все подхватили хором: