Книга Капитанская дочка. Дубровский, страница 86 – Александр Пушкин

– Гм, гм, нельзя ли, мусье, переночевать мне в вашей конурке, потому что извольте видеть…

–Que désire monsieur?^[74]– спросил Дефорж, учтиво ему поклонившись.

–Эк беда, ты, мусье, по-русски ещё не выучился. Же ве, муа, ше ву куше^[75], понимаешь ли?

–Monsieur, très volontiers,– отвечал Дефорж,– veuillez donner des ordres en conséquence^[76].

Антон Пафнутьич, очень довольный своими сведениями во французском языке, пошёл тотчас распоряжаться.

Гости стали прощаться между собою, и каждый отправился в комнату, ему назначенную. А Антон Пафнутьич пошёл с учителем во флигель. Ночь была тёмная. Дефорж освещал дорогу фонарём, Антон Пафнутьич шёл за ним довольно бодро, прижимая изредка к груди потаённую суму, дабы удостовериться, что деньги его ещё при нём.

Пришед во флигель, учитель засветил свечу, и оба стали раздеваться; между тем Антон Пафнутьич похаживал по комнате, осматривая замки и окна и качая головою при сём неутешительном осмотре. Двери запирались одною задвижкою, окна не имели ещё двойных рам. Он попытался было жаловаться на то Дефоржу, но знания его во французском языке были слишком ограничены для столь сложного объяснения; француз его не понял, и Антон Пафнутьич принуждён был оставить свои жалобы. Постели их стояли одна против другой, оба легли, и учитель потушил свечу.

–Пуркуа ву туше, пуркуа ву туше?^[77]– закричал Антон Пафнутьич, спрягая с грехом пополам русский глагол тушу на французский лад.– Я не могу дормир^[78]в потёмках.

Дефорж не понял его восклицания и пожелал ему доброй ночи.

–Проклятый басурман,– проворчал Спицын, закутываясь в одеяло.– Нужно ему было свечку тушить. Ему же хуже. Я спать не могу без огня.– Мусье, мусье,– продолжал он,– же ве авек ву парле^[79].

Но француз не отвечал и вскоре захрапел.

«Храпит бестия француз, – подумал Антон Пафнутьич, – а мне так сон и в ум нейдёт. Того и гляди, воры войдут в открытые двери или влезут в окно, а его, бестию, и пушками не добудишься».

– Мусье! а, мусье! дьявол тебя побери.

Антон Пафнутьич замолчал, усталость и винные пары мало-помалу превозмогли его боязливость, он стал дремать, и вскоре глубокий сон овладел им совершенно.

Странное готовилось ему пробуждение. Он чувствовал сквозь сон, что кто-то тихонько дёргал его за ворот рубашки. Антон Пафнутьич открыл глаза и при бледном свете осеннего утра увидел перед собою Дефоржа: француз в одной руке держал карманный пистолет, а другою отстёгивал заветную суму. Антон Пафнутьич обмер.

–Кесь ке се, мусье, кесь ке се?^[80]– произнёс он трепещущим голосом.

– Тише, молчать, – отвечал учитель чистым русским языком, – молчать, или вы пропали. Я – Дубровский.

Теперь попросим у читателя позволения объяснить последние происшествия повести нашей предыдущими обстоятельствами, кои не успели мы ещё рассказать.

На станции ** в доме смотрителя, о коем уже мы упомянули, сидел в углу проезжий с видом смиренным и терпеливым, обличающим разночинца или иностранца, то есть человека, не имеющего голоса на почтовом тракте. Бричка его стояла на дворе, ожидая подмазки. В ней лежал маленький чемодан, тощее доказательство не весьма достаточного состояния. Проезжий не спрашивал себе ни чаю, ни кофию, поглядывал в окно и посвистывал, к великому неудовольствию смотрительши, сидевшей за перегородкою.