Книга Русалки Обводного канала, страница 30 – Виктория Лисовская

– Значит, все это началось в этом году? Вам тогда, молодые люди, надо найти момент, точку отсчета – кто был первым самоубийцей и когда именно он это сделал! – заявила Зоя Филимоновна.

– Не зря у меня бабушка всю жизнь математику в школе преподавала, голова у нее хорошо варит! – засмеялась Любочка.

Санкт-Петербург. Октябрь 1893 г. Набережная Обводного канала

Живописная троица застыла у входных дверей парадной дома номер девяносто один. Толстая дородная баба со сдвинутым на ухо шерстяным платком, из-за которого, однако ж, торчали настоящие мужские усики, стройная красавица в тонком платьице, одетая не по погоде, и другая девушка в старом драном тулупчике, которые тихо переговаривались между собой.

– Опять, Глашка, воду мутишь! – ворчала толстая баба. – Опять убегаем, спасаемся!

– Кстати про спасаемся. – Глафира обернулась к притихшей Анфисе Семеновне. – Кого это так филигранно огрел по дубовой башке наш уважаемый Аристарх Венедиктович?

– Это Мирон, – невнятно промычала Анфиса.

– Мы так и поняли, что это Мирон. Кто он такой и что от вас хотел? Почему так кричал? Чего-то требовал! – грозно поинтересовался Свистунов.

– Ой, барин, тут такая история! Может быть, не сейчас будем обсуждать, а то Мирон очухается и в погоню кинется! – опасливо озиралась по сторонам Анфиса.

– Да, а нас тут двое еще во дворе ожидают! – проворчал Аристарх Венедиктович, кивнув на входную дверь.

– Анфиса Семеновна, пока вы нам все не расскажете про вашего знакомого, мы никуда отсюда не уйдем, – топнула ножкой Глафира.

– Хорошо, Мирон Ткачевский – это лихач тутошний, с Ямской. Меня увидел, покою не дает, все пристает. А теперь, когда Остапка умер, Мирон совсем стыд потерял, проходу не дает, вот и домой теперь приперся, – с пылающими щеками рассказала Анфиса.

– Анфиса Семеновна, извините за личный вопрос, но вы сами наняли меня, – у вас были близкие отношения с Ткачевским? Только отвечайте честно, – спросил Аристарх Венедиктович, смешно задирая длинную юбку.

Савицкая покраснела до ушей, потом молниеносно побледнела, но отрицательно покачала головой.

– Нет, как вы можете. Я честная женщина, мужняя жена. Какие такие отношения! – зарыдала она. – Мирон – парень видный. Лихачи – самые лучшие извозчики, не чета обычным «ванькам», которые у нас живут. У Мирона кони сытые, красивые, лощеные, выезд чистый, на Невском клиентов берет, мне сначала было приятно, что на меня такой красавец внимание обратил, но… – Глазки у женщины забегали.

– А ваш супруг Остап как относился к Мирону? Он знал, что тот к вам пристает? – спросила Глаша.

Анфиса затряслась, зарыдала, прижимая руки к пылающим щекам.

– Остап и так ревнивый был, а как про Мирона узнал, так совсем с цепи сорвался, меня бил, подозревал во всех грехах. Даже к Ткачевскому ходил, разбираться хотел, но Мирон ему морду начистил, выгнал в три шеи и пообещал, что в следующий раз прибьет ненароком! – тихо рассказывала женщина.

– Говорил, что прибьет! Ну вот же, замечательно! Вот и прибил, и на куски Остапку порвал! – радостно заявил Свистунов и тут же прикусил язык, на него шикнула Глафира, указав на закрытую дверь.

– То есть у нас появился новый хороший подозреваемый, который имел и мотив, и возможность убить вашего супруга! Вон он сразу нарисовался, когда муж ваш умер! – продолжал развивать свою мысль, уже потише, Аристарх Венедиктович.