Книга Топить в вине бушующее пламя печали, страница 825 – Priest P大 (Прист)

Не дав ему договорить, Сюань Цзи принялся напевать какую-то мелодию.

У него был низкий и приятный голос, все пернатые обладали хорошими вокальными данными. Его песни, словно нежные трели, возвращали людям давно забытые воспоминания.

— Где ты это услышал? — тихо cпросил Сюань Цзи. — Напившись, ее всегда пели охранники. Пели и плакали. Но эта мелодия не кажется тоскливой, если ее, конечно, не мычит Дань Ли.

Шэн Линъюань равнодушно рубанул по массиву рукой и ловко сломал сотканную из надписей границу. Из трещины вырвалась тонкая струйка белесого дыма, но Его Величество не проронил ни слова.

— Еще ребенком тебя разлучили с вдовствующей императрицей, ты не видел ее все детство, но, когда вы впервые встретились, ты принял ее как родную мать. Откуда ты узнал, какой должна быть «мать»? — вдруг спросил Сюань Цзи.

Шэн Линъюань был не по годам развитым, но очень замкнутым и отстраненным ребенком. С ранних лет он научился скрывать от других свои истинные чувства. Лишь когда мальчик ссорился с духом меча, он мог позволить себе несколько драгоценных мгновений ребячества. Он никогда ни с кем так не сближался. Даже со своим родным братом, князем Нином. Но Линъюань часто тайком наблюдал за вдовствующей императрицей. Однажды, когда они шли куда-то вместе, Сюань Цзи заметил, как Линъюань намеренно споткнулся, чтобы схватить ее за руку.

Это был единственный раз в жизни, когда Шэн Линъюань так неловко попытался сблизиться с кем-то.

Однако императрица Чэнь лишь снисходительно объяснила ему, что «государь должен быть сдержанным», и равнодушно отмахнулась от мальчика.

С тех пор Шэн Линъюань больше никогда не поступал так «опрометчиво».

— Линъюань, — мягко позвал Сюань Цзи.

Но в этот самый момент, испещренный надписями алтарь разрушился, каменная плита со скрипом отодвинулась в сторону, и прямо под ней открылся проход.

— Эта липовая гробница и впрямь строилась как попало… И Сяо Цзи, — Шэн Линъюань заложил руки за спину и шагнул в темноту туннеля.

— Мы с тобой пришли к выводу, что Мэн Ся была тенью принцессы клана демонов. Но мы понятия не имеем, правда ли это. Так почему ты вдруг запел о «чувствах матери и сына»? — слегка поддразнивая, спросил Его Величество.

Какое-то время взгляд Сюань Цзи был всецело прикован к спине Шэн Линъюаня.

Туннель был таким узким, что мог вместить только одного человека. Он казался бесконечным, и от этой мысли внутренности завязывались узлом1.

1 九曲回肠 (jiǔqū huícháng) — изгибающиеся узлами кишки (обр. в знач: тоска, удрученное состояние).

Какое-то время взгляд Сюань Цзи был всецело прикован к спине Шэн Линъюаня.

Шэн Линъюань никогда не скупился в выражениях. При необходимости он мог и преувеличить, и многих в его окружении поражала такая открытость.

Но все, кому он был симпатичен, ломали головы, в попытках понять его. Ведь никто из них не знал, какой ослепительной могла быть искренняя улыбка Его Величества.

И лишь Сюань Цзи помнил, что были вещи, о которых Шэн Линъюань никогда не говорил.

В детстве он не любил разговоры о чувствах матери и сына, в молодости — об искусстве владения мечом. А еще, после сожжения Дунчуаня он больше никогда не говорил слово «брат»… даже по отношению к князю Нину.

Если дело касалось семьи, в частности «матери-императрицы», Шэн Линъюань всегда ограничивался одними и теми же фразами: сперва, при помощи целой кучи пафосных выражений и параллелизмов, он восхвалял добродетели и достижения семьи Чэнь, а после завершал речь словами о том, что «за доброту его матери невозможно отплатить»… Но он никогда не задумывался над их смыслом, черновик его речей не менялся десятки лет.