Книга Черное Сердце, страница 98 – Анна-Лу Уэзерли

Дэвис выглядит такой же взбешенной и смущенной, как и я, что подтверждает, что она в полном здравом уме. Нас ведут по холодному серому коридору. Двери в камеры находятся слева, и у них появляются лица, когда мы идем по ним под звуки хлопающих дверей и лязга ключей. Воздух время от времени оглашается криками. Молодая девушка, подросток, максимум пятнадцати лет, я бы предположил, с сальными черными волосами и в сером спортивном костюме, который, кажется, сливается со стенами, машет нам, и я улыбаюсь и машу в ответ.

«Не пугайся. Новые люди. Новые лица. Они всегда так реагируют», — говорит Арлингтон, как будто они собаки в питомнике. Я чувствую, что она испытывает презрение к беднягам, за которыми ухаживает, и мне это не нравится. Улыбки здесь кажутся редкостью. Молодые психически больные и невменяемые преступники. Как это происходит? Я думаю о ней, о Флоренс, о Ребекке Харпер и удивляюсь, как ты мог быть таким испорченным в девять лет, что оказался здесь? Я наивен? Вероятно. Но дети не рождаются злыми, не так ли? Пренебрежение, заброшенность, жестокое обращение… Редко можно не увидеть хотя бы одно из этих проявлений как предвестников ухудшения психического состояния ребенка. Статистика доказывает, что многие люди, ставшие жертвами жестокого обращения, сами становятся насильниками. Я не думаю, что это правильно; я не думаю, что это оправдание. Но я действительно думаю, что это многое объясняет.

«Доктор Мэгнессон очень занята, я уверен, вы поймете, но она согласилась принять вас. Ваш коллега объяснил срочность».

Я думаю, сестра Арлингтон ждет от меня благодарности, поэтому я намеренно воздерживаюсь от нее. Она мне не очень понравилась. Я изо всех сил стараюсь держать себя в руках.

«Это ее кабинет», — она резко останавливается и стучит в серую дверь. Я почти ожидаю, что она скажет: «Доктор вас сейчас примет», но она резко разворачивается на своих губчатых каблуках, даже не попрощавшись, и в этот момент до меня доходит… Шелли Дюваль.

Элизабет Мэгнессон, в отличие от медсестры Арлингтон, имеет доброе, открытое лицо, круглое, как луна, и почти такое же бледное. Где-то, я бы сказал, ей за пятьдесят; ее волосы представляют собой непослушную массу колышущихся черных локонов, тронутых сединой, и она носит очки, сидящие на кончике тонкого носа. Она странно привлекательна в причудливом, богемном смысле, и я полагаю, что в расцвете сил она, вероятно, была весьма эффектной.

Ее кабинет суров: ничем не украшенные серые стены, письменный стол с двумя разномастными стульями напротив. Посреди комнаты стоит шкафчик, корзина для бумаг и низкий деревянный столик. Пальмовое растение в горшке в углу — это попытка придать ему чуть менее непривлекательный вид, но акцент сделан в значительной степени на маргинальности. Это мрачно, внутренний эквивалент отчаяния». Ты здесь, чтобы поговорить со мной о Бекке, да, Бекке Харпер? У нее слабый, но заметный акцент. Я ставлю на скандинавский.

Бекка.

«Да. Я инспектор Райли, Дэн Райли, а это сержант Дэвис. Мы расследуем предполагаемые убийства Найджела Бакстера и Карен Уокер и считаем, что вы сможете нам помочь».

Она официально кивает нам». Я, конечно, могу попытаться, детектив Райли. Пожалуйста, присаживайтесь, вы оба.

Я вежливо отказываюсь. Я обеспокоен тем, что, если я сяду, я могу никогда больше не встать.