Онлайн книга «О чем говорят кости. Убийства, войны и геноцид глазами судмедэксперта»
|
С одной стороны, такая сентиментальность тревожила меня, а с другой – давала понять, что я живая, я что-то чувствую. Я была рада, что моя старая печаль, поселившаяся в моем сердце еще в Кибуе, – когда та женщина узнала куртку своего брата, – по-прежнему со мной, несмотря на сотни тел и судеб, прошедших перед моими глазами с того времени. Но только миссия в Косово дала мне понимание того, что присутствие рядом живой души, человека, с которым можно поговорить, способно хоть как-то осушить мои слезы. Хотя я дружила с Жюстин и часто ужинала с другими моими товарищами по команде, но только с Сэм я чувствовала особую близость взглядов: это касалось не только подхода к работе, но и того, что для нас наше занятие было очень важной частью жизни. Сэм несправедливость приводила в ярость даже больше, чем меня, и она действительно видела судебно-медицинскую деятельность Трибунала в более широком аспекте: и как помощь осуществлению правосудия, и как служение обществу. Ее юридическое образование помогало ей полнее, яснее видеть происходящее, и это принесло немалую пользу и мне. Время, проведенное в беседах с Сэм, я воспринимаю как ту самую духовную и интеллектуальную поддержку со стороны коллег и друзей, о которой нам говорил Джеймс Миллс, и которая так необходима для преодоления стресса. Без сомнений, именно преодоление и контроль над стрессом помогли мне сохранить спокойствие в этой миссии. Уже ближе к отъезду, в разгар очень напряженного рабочего утра Жуау, наш новый португальский патологоанатом, подошел ко мне: – Эрик на улице, и ему нужен антрополог, – и со свойственным ему обаянием добавил: – Он просил позвать хорошего антрополога, поэтому, естественно, я обратился к вам. Выйдя на улицу в халате и белом фартуке из чего-то типа полиэтилена, я увидела четыре десятка гробов без крышек, выстроившиеся на гравийной обочине вдоль подъездной дороги. В каждом гробу лежал белый мешок для останков и синий мешок для одежды. Я никогда раньше не видела гробов, подготовленных для возвращения останков семьям, они напомнили мне ланч-боксы, в которые кто-то заботливо положил по одному сэндвичу и одному печенью – всем одинаковые, чтобы никому не было обидно. Эрика я обнаружила в рефрижераторе Комиссии по жертвам. Он рылся в содержимом одного из мешков с останками. Рядом с грузовиком стояла с папкой в руках американка со светлыми волосами, сотрудница Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ). Я подошла поближе и поздоровалась. Женщина спросила меня, в каком возрасте обычно срастается дистальный отдел бедренной кости. Я ответила: – Лет в семнадцать-девятнадцать. Эрик вытащил из мешка дистальную часть бедренной кости, демонстрируя нам, что она не срослась полностью. Затем он достал нижнюю челюсть в прозрачном пакете, и показал мне, что третьи моляры не прорезались, хотя этот признак не считается надежным при оценке возраста. Нам хватило взгляда на бедренную кость, чтобы прийти к общему заключению, что мы имеем дело с трупом подростка. Руководитель группы Комиссии по жертвам, другой американец, подошел к нам с папкой, в которой были протоколы вскрытий МТБЮ, а также списки тел, опознанных членами семей. Он указал на тело, которое осматривал Эрик: – Этому человеку должно быть тринадцать лет. |