Книга Восковое яблоко, страница 18 – Дональд Уэстлейк

— Как я понимаю, никто из пострадавших не получал таких записок.

— Абсолютно никто, это в первый раз. — Он посмотрел на меня: — Вы полагаете, она от того, кто все это устраивает?

— Думаю, это вполне вероятно. Не обязательно, но вероятно. В записке не сказано, что она от того, кто подстроил мое падение с лестницы. Вообще-то в ней даже не говорится, что несчастный случай был подстроен. Ее можно понять просто как выражение сочувствия от кого-то, кто сожалеет о том, что со мной случилось, о том, что кто-то пострадал.

Доктор Камерон покачал головой:

— Анонимное выражение соболезнования? Нет, не похоже.

— Записка наверняка от того, кто это сделал, — сказал Боб Гейл. Он сидел на диване, который стоял справа у стены. — Ни от кого другого она быть не может.

Я обернулся и посмотрел на него:

— Ну, не на все сто процентов. Процентов девяносто, но этого достаточно, чтобы строить предположения. Особенно если после других несчастных случаев не было таких выражений соболезнования.

— Не было, — заверил меня доктор Камерон.

— Я имею в виду не обязательно записку, — уточнил я. — Может быть, подарок, оставленный в комнате жертвы, как эта бутылка виски.

— Об этом стало бы известно, — ответил доктор. — Нет, ничего подобного до сих пор не было.

— Хорошо. Тогда возникает вопрос: почему на этот раз? Если записка от злоумышленника, то почему он не хотел, чтобы в его ловушку попал я?

— Потому, что вы только что приехали, — предположил Боб Гейл. — Вы пока еще не один из нас — ну, что-нибудь в этом роде.

— Полагаю, такое возможно. Но вероятнее всего, он или она знает, кто я такой и почему я здесь.

— Не понимаю, каким образом, — сказал доктор Камерон.

— Должно быть, либо вы, либо Боб могли упомянуть об этом в разговоре с кем-то, кому вы доверяете, не обязательно с преступником, в разговоре с каким-то третьим лицом, вполне безобидным на вид, которое потом поделилось этой информацией с кем-нибудь еще, а тот рассказал другому, и сейчас, возможно, половина постояльцев «Мидуэя» уже знает об этом.

— Мистер Тобин, — начал Боб Гейл, — клянусь вам, я не говорил никому ни слова, никому! Конечно, я глупо себя вел в столовой, но это только потому, что я был взволнован из-за вашего приезда. Уверяю вас — это был единственный раз, когда я допустил промах. И я никому ничего не рассказывал. Ни одному человеку. Я обещал доктору Камерону никому ничего не говорить, а он вам скажет, что если я даю слово, то всегда его держу.

Он говорил так серьезно и искренне, — что не поверить ему было невозможно.

— Нет, мистер Тобин, — поддержал его доктор Камерон, — это не ответ на ваш вопрос. Я уверен, что Боб ничего не говорил, и наверняка знаю, что сам я этого тоже не делал. Я ничего не рассказал даже доктору Фредериксу, а я уж, конечно, не подозреваю своего собственного помощника. Но не могу не согласиться — то, о чем вы говорите, вполне могло произойти. Я сказал бы одному, тот — другому и так далее. У доктора Фредерикса мог быть какой-нибудь пациент, которого он захотел бы предостеречь от опасности, рассказав о сложной ситуации в «Мидуэе», и тогда эта цепочка заработала бы полным ходом. Вот почему я не стал даже давать для нее повод. И то же самое внушил Бобу. Нет, ваш секрет по-прежнему остается секретом.

Объяснения доктора Камерона по поводу того, почему он держит в неведении своего помощника, показались мне не слишком убедительными, но нечего было пытаться угадать его истинные мотивы, пока я не познакомлюсь с доктором Лоримером Фредериксом. Поэтому я ничего не сказал и вернулся к сути вопроса: