Книга Наагатинские и Салейские хроники, страница 281 – Екатерина Гичко

– Ваше величество, – советник Ко̀сий склонился перед императрицей, которая почтила присутствием подземные казематы. – Мы пока проводим дознание, не думаю, что вам стоит присутствовать при допросе…

– Я сама о себе подумаю, – холодно оборвала его Дамадрия. Видом пыток её уже не напугаешь.

Она скользнула беглым взглядом по решёткам узилищ, всматриваясь в перепуганные лица заговорщиков, и задержалась на перемазанной мордашке мальчишки лет двенадцати. Страшно оборванный он сильно выделялся среди заговорщиков не только возрастом, но и одеждой.

– А это кто? – Дамадрия смерила взором мальчика с головы до ног.

Светлые глаза смотрели на неё одновременно с ужасом и ненавистью.

– Уличный попрошайка, – услужливо ответил советник Косий. – Его использовали как посыльного. Начинающий мятежник, – бросил мужчина презрительно. – Такие дети как он быстро начинают вести вольную жизнь. Родителям до них дела нет, – Дамадрия вздрогнула, будто это её обвинили, – вот и растут преступники. Ничего, эту заразу мы на корню перешибём.

– Выведи его ко мне, – императрица проигнорировала последние слова советника и отдала приказал стражнику.

Тот растерянно посмотрел на господина Косия, но поторопился открыть решётку и выволочь пацана в коридор. Тот сопротивлялся изо всех сил, отчаянно кусал губы, но о снисхождении не молил. Под удивлённым взглядом советника её величество сцапала юного мятежника за руку и потащила за собой, передумав присутствовать на допросе.

В голове зрел отчаянный, пока ещё неясный план.

Выйдя из подземелий, Дамадрия тут же столкнулась с многочисленными взглядами придворных, которые удивлённо смотрели на грязного оборвыша. Тот уже не сопротивлялся, только украдкой вытирал рукой сопливившийся нос и слезящиеся глаза. Императрица дотащила его до своего кабинета, выгнала из приёмной помощника и, подступив ближе, склонилась над перепуганным ребёнком, требовательно всматриваясь в его лицо.

Хорошее лицо. Правильные черты, высокий лоб – можно надеяться, что мальчик неглуп, – живые испуганные глаза, выражение которых менялось ежесекундно: вероятно, ребёнок обладал живым воображением и хорошо мыслил, отчего его теперь бросало от одной эмоции к другой. Волосы светлые, глаза серые, внешность незаурядная, может даже сойти за благородного.

– Представься, – потребовала Дамадрия.

Губы пацана отчаянно задрожали.

– М-мин.

– Откуда ты?

– Я… я здешний… столичный. Сирота. Я… я не мятежник, – видимо, мальчик уже пытался убедить в своей непричастности, голос звенел безысходностью. – Меня просто просили передать письмо… несколько раз… деньги платили…

Дамадрию его история мало интересовала. Она прекрасно знала, что беспризорников как посыльных использовали и вольные, и стража, и торговцы, и обычные горожане.

Она положила ладони на щёки мальчишки, приподняла его голову и, глядя прямо в светлые глаза, холодно произнесла:

– Твоей прошлой жизни больше не существует. У тебя будет новое имя и новая судьба. Ты, – она склонилась, почти прижимаясь к его лбу, и страстно, почти зло прошептала, – станешь моим старшим сыном!

– Боги, я наверняка показалась тебе страшной женщиной! – поморщилась от воспоминаний Дамадрия.

– Да, – не стал отрицать улыбающийся Аркшаш, – я потом месяц по ночам в подушку плакал.

– Прости меня, мой мальчик, – императрица накрыла его ладонь, до сих пор сжимающую её руку, своей ладонью. – И спасибо, что стал моим сыном на самом деле. Это больше твоя заслуга. Заслуга твоей привязанности и способности видеть лучшее там, где его нет.