Книга Наагатинские и Салейские хроники, страница 278 – Екатерина Гичко

– Ваше высочество… – почти беззвучно протянула она и задохнулась, узнав уже наагасаха. Ноздри её негодующе раздулись, она открыла и закрыла рот и, не в силах выразить свои эмоции, яростно погрозила пальцем, а затем и затрясла кулаками. – Ваша мать здесь! Что вы творите?! – едва слышно прошипела она.

– Мы… – Лаодония испуганно посмотрела на Шаша.

– Потом! – выпучила глаза Мьерида и, схватив наагасаха за руку, поволокла его к гардеробной. – Сидите и не шевелитесь, – велела она, запихивая мужчину за дверь. – А вы живо переодевайтесь и берите в руки книгу. Спящей притвориться не выйдет. Вашу матушку не проведёшь.

Через пару минут копошения дверь гардеробной вновь распахнулась, и нянечка впихнула в руки нага одежду и обувь принцессы.

– Куда?!

Дверь опять открылась, и Лаодония, облачённая в длинную ночную рубашку, сильно-сильно – как Сина своего тряпичного дракона – стиснула Шаша в объятиях и выскользнула наружу, оставив дурашливо улыбающегося мужчину сидеть среди юбок в обнимку с её одеждой и сапогами.

Только Лаодония устроилась на постели с книгой, как двери тихо отворились и внутрь прошла её величество императрица Дамадрия.

– Матушка? – удивлённо протянула принцесса, приподнимаясь и откладывая чтение в сторону. – Вы?

– Ваше величество, – почтительно вторила ей нянюшка, сгибаясь в поклоне.

– Здравствуй, Мьерида, – императрица взмахом ладони заставила её распрямиться и решительно направилась к постели дочери. – Ты ещё не спишь, моя девочка? – перина с тихим шелестом просела под её весом, и Лаодонию окутало облако нежных и терпких материнских духов. Она сама как котёнок подставила голову под мамину ладонь и заползла ей подмышку.

– Я скучала, – принцесса солнечно улыбнулась, жмурясь под рукой матери.

– Не так уж и сильно, раз уговорила Аркшаша, чтобы он не отправлял тебя домой, – ласково пожурила мама.

Императрица Дамадрия, за которой остался титул вежливости из-за уважения к её выдающимся заслугам, всё ещё выглядела величественно, несмотря возраст, перешагнувший шестой десяток. Статная, столь прямая, словно внутренний стальной стержень не позволял ей согнуться даже физически. Тень увядания распустилась по лицу морщинками, но прежняя красота всё ещё не отцвела. Роскошные в прежние времена золотистые волосы стали почти белыми, нежный овал лица стянулся острыми линиями челюсти и скул, губы истончились, превратившись в сурово сжатую нить.

Няня как-то сказала, что лицо её матушки несёт на себе печать той тяжёлой жизни, которую ей пришлось прожить. Когда приходилось много терпеть, принимать сложные решения, убирать врагов раньше, чем они станут предателями, нести на своих плечах бремя заботы об империи, постоянно раздираемой расовыми противоречиями. Быть прежде всего императрицей и уже в последнюю очередь живым человеком. Женщиной.

Но Лаодонии было сложно увидеть в маме ту жёсткость и несгибаемость, о которых она порой слышала и из-за которых императрицу Дамадрию продолжали бояться и уважать. И в особенности стали опасаться, когда красота её начала меркнуть, а вместе с ней начала меркнуть и снисходительность, с которой власть имущие относились к красивым женщинам. Возраст давал ей свои преимущества, а нахождение в тени трона после пришествия к власти сына развязывало руки, позволяя с ещё большей свободой действовать тайно. И мало кто хотел столкнуться с гневом бывшей повелительницы Давридании.