Книга Цветочек. История о заигравшемся лицедее. Том 1, страница 183 – Екатерина Гичко

— Опиши мужика.

— Я-то опишу, но там главная баба, — Ляхай прищурился. — Высокая такая, фигуристая, благородной крови. Глаза тёмные, волосы короткие, кудрявые да чёрные. Кнутом орудует, как опытная кухарка ножом.

— Кнут? — рука Рясия невольно потянулась к голове, и Ляхай понимающе ухмыльнулся.

— Узнал? Приметная краля. Чья будет?

— Не из наших, — неохотно бросил Рясий. — А мужик не змеехвостый ли?

— М? — Ляхай заинтересованно приподнял куцые брови. — Неа. Крепкий такой голубоглазый парень. Волос не видел, но брови чёрные.

Рясий постарался как можно расслабленнее откинуться на спинку стула, чтобы не показывать, как его заинтересовали слова Ляхая. Тёмные, а ведь он не подумал, что охранительница наагалея может быть не просто охранительницей. Её же отрядил в охрану сам император. Наверняка она глаза и уши его величества и по его приказу шныряет по городу, выискивая его.

Эх, бабы либо дуры, либо коварны как змеи и хитры как лисы! Третьего не дано! Уже и про Ляхая разнюхать умудрилась, а он тоже лис и змея.

Надо убрать её, пока не сунула нос слишком далеко.

— Кажется, припоминаю, — лениво протянул Рясий. — Разберусь, можешь не переживать.

И уж точно нельзя показывать пройдохе Ляхаю, что он вынюхал что-то важное. Начнёт вынюхивать дальше и, не дай Тёмные, разузнает что ещё. А этот кривоногий лис ему пока ой-как нужен…

— Так что там про Оршика? — Рясий заинтересованно подался вперёд. — Раз собирался на встречу сегодня, значит, что-то добыл, верно?

Ляхай криво улыбнулся.

— Кое-что добыл.

Из таверны Ляхай вышел только спустя два часа. Для прикрытия разговора он заказал бутылку ядрёного пойла и теперь ощутимо покачивался. Всё ж как пробирало! Рясий вообще остался там спать под скамейкой грудой вонючего тряпья. Он не чурался самых грязных образов, поэтому его так трудно было поймать. Поваляется ещё полчасика, потом хозяин вышвырнет его за порог, и потопает Рясий спокойно в свою нору.

Сам Ляхай был не столь непритязателен. Побирался всё детство и юность, и сейчас нищенское тряпьё вызывало у него острые боли в животе. Поэтому из таверны он вышел сам в одежде речника. Утром как раз прибыл новый корабль в порт.

Ночь после дождь была особенно свежа и чиста. Даже неприятный запах с захламлённых улочек ещё не успел подняться в воздух, и ветерок лишь иногда доносил их благоухание. Серебристое сияние ночных светил проливалось на улицу с двух сторон, в поломанных кустах шныряли кошки, где-то в конце улицы залился плачем ребёнок и ему вторило собачье подвывание.

Выпивка чаще всего делала Ляхая агрессивным, но иногда, если он выпивал не слишком много, в душе просыпалась сентиментальность, жалостливая или грустная. Он вспомнил детство. Старую кузню, где отец с утра до ночи что-то ковал, а братья ему помогали. От крыши в жар и в холод всегда шёл дым, отец возвращался домой крепко прокопчённый и садился играть с маленькими сёстрами Ляхая. Порой, как сейчас, на вольного накатывало острое сожаление, что он сбежал из дома и подался в большой город за лёгкой жизнью. Ему хотелось вольной жизни, хотелось скакать по мощёным улицам на длинноногом вороном жеребце в богатой одежде. Через их деревню как-то проезжал богатый господин, и его образ запечатлелся в памяти восторженного мальчишки. А отец работал тяжело, но имела их семья не так много. Не столько, чтобы позволить себе породистого вороного жеребца и богатую одежду. Ляхай не хотел так жить: работать, не поднимая головы, и быть по рукам и ногам связанным большой семьёй, которая зависит от твоего труда.