Книга Художник из 50х, страница 142 – Сим Симович

— Нет, — выдохнул он с огромным трудом.

— Что? — Крид наклонился ближе, и от его дыхания пошёл морозный пар.

— Нет, — повторил Гоги громче. — Не продам.

Ледяные глаза Крида вспыхнули ярче, и температура в галерее упала ещё на несколько градусов. Мраморные колонны покрылись инеем, в воздухе заплясали снежинки.

— Вы не понимаете всей выгоды предложения, — сказал он, и в голосе зазвучали металлические нотки. — Я предлагаю вам бессмертие. Ваши картины будут жить тысячи лет, их будут изучать, ими будут восхищаться. Разве это не стоит одной маленькой души?

— Нет, — в третий раз произнёс Гоги, и каждое слово давалось ему как подъём многотонной тяжести. — Душа… не продаётся.

Вокруг них начала разгораться настоящая метель. Снег засыпал картины, лёд покрывал стены, ветер выл в пустых оконных проёмах. Но что-то странное происходило — чем решительнее Гоги отказывался, тем слабее становились оковы холода.

— Глупец! — воскликнул Крид, и его лицо исказилось яростью. — Вы обрекаете свои творения на забвение! Без моей защиты они сгинут, как сгинули тысячи других!

Он ударил тростью по полу, и раздался звук, похожий на раскат грома. Галерея содрогнулась, колонны затрещали, потолок начал осыпаться.

— Последний раз спрашиваю, — прошипел Крид сквозь метель. — Согласны ли вы на сделку?

Гоги почувствовал, как в груди разгорается что-то тёплое. Не огонь, не жар — просто спокойное, уверенное тепло. Словно в самой глубине души зажёгся маленький, но неугасимый светильник.

— Нет, — сказал он, и голос звучал твёрдо и ясно. — Никогда.

Тепло разлилось по всему телу. Лёд на руках и ногах начал трескаться и таять. Гоги почувствовал, как может двигать пальцами, потом кистями, потом всей рукой.

Крид отступил на шаг, и в его ледяных глазах впервые мелькнуло что-то похожее на удивление.

— Интересно, — пробормотал он. — Очень интересно.

Метель стихала. Снег превращался в воду, лёд оттаивал, краски на картинах снова начинали светиться. Конёк-Горбунок обрёл прежние яркие цвета, Царевна-лягушка улыбнулась, звёзды на детском потолке засияли.

— Вы даже не представляете, что теряете, — сказал Крид, но голос его уже не звучал так уверенно.

— Может быть, — ответил Гоги, делая первый шаг навстречу. — Но я знаю, что приобретаю.

— И что же?

— Себя.

Крид медленно отступал к выходу из галереи. С каждым его шагом становилось теплее, картины — ярче, воздух — чище.

— Мы ещё встретимся, Георгий Валерьевич, — сказал он напоследок. — И тогда вы поймёте цену своего отказа.

Он исчез в дверном проёме, и галерея наполнилась золотистым солнечным светом. Картины сияли во всей красе, мраморные колонны сверкали белизной, в воздухе пахло весной и свободой.

Гоги проснулся резко, словно его толкнули. Сердце колотилось, холодный пот покрывал лоб, дыхание было частым и прерывистым. За окном уже светало — серый рассветный свет пробивался сквозь занавески.

Он сел на кровати, провёл руками по лицу. Сон был настолько ярким, настолько реальным, что казалось — он действительно побывал в той ледяной галерее, действительно встретился с дьяволом в обличье Виктора Крида.

Встал, прошёл на кухню, поставил чайник. Руки слегка дрожали — то ли от остатков сонного кошмара, то ли от утренней прохлады. Достал из шкафа стакан, блюдце, заварку. Обычные, простые действия помогали вернуться к реальности.