Онлайн книга «Художник из 50х»
|
Гоги рванул к нему, на ходу выдёргивая из-за пояса гранату. Немецкий MG-42 полоснул очередью совсем рядом, осколки кирпича брызнули в лицо. Но он уже был у стены, уже выдернул чеку, уже метнул гранату в амбразуру. Взрыв. Пулемёт замолчал. Из дота повалил дым, а оттуда выскочил немецкий солдат с поднятыми руками — молодой, перепуганный, такой же мальчишка, как их Иванов. — Не стреляй! — крикнул немец по-русски. — Сдаюсь! Но сержант Петров уже нажал на спуск. Очередь из ППШ скосила пленного, и тот рухнул в пыль. Атака продолжалась. Они брали дом за домом, улицу за улицей, выкуривая немцев из каждого подвала. Кёнигсберг пылал, превращаясь в руины, но сопротивление не ослабевало. Немцы дрались отчаянно, понимая, что отступать некуда. В одном из домов на них напоролся немецкий офицер с пистолетом. Высокий, рыжий, в мятом мундире, но с горделивой осанкой. Он не собирался сдаваться — поднял пистолет, целясь в Гоги. Время замедлилось. Гоги видел палец немца на спусковом крючке, видел ствол «Люгера», нацеленный ему в грудь. Ещё мгновение — и пуля оборвёт его жизнь, не дав стать художником, не дав встретить Николь, не дав прожить вторую жизнь. Но автомат в его руках ожил сам. Очередь прошила немецкого офицера от груди до живота, и тот рухнул, роняя пистолет. Кровь растекалась по каменному полу, а в голубых глазах умирающего ещё теплилась жизнь. — Бitte… — прохрипел немец. — Wasser… Бой продолжался до вечера. Когда солнце садилось за дымящиеся руины Кёнигсберга, сопротивление наконец сломилось. Немецкий гарнизон капитулировал, белые флаги появились на уцелевших зданиях. Гоги сидел на обломках кирпичной стены и смотрел на побеждённый город. Вокруг лежали трупы — и наши, и немецкие. Молодые лица, которые никогда больше не увидят рассвета. Иванов, которого разорвало миной. Смирнов, не добежавший до немецких окопов. Рыжий немецкий офицер, просивший воды перед смертью. — Победили, — сказал подошедший сержант Петров, доставая самокрутку. — Ещё один город взяли. — Да, — тихо ответил Гоги. — Победили. Но победа пахла смертью и гарью. И в ушах ещё долго звучали крики раненых, грохот разрывов, свист пуль. А в памяти навсегда остались лица тех, кто не дожил до этой победы. Он закрыл глаза, пытаясь отогнать видения, и вдруг почувствовал, что лежит не на развалинах Кёнигсберга, а в своей постели. За окном щебетали птицы, где-то во дворе смеялись дети. Мирные звуки мирного утра 1950 года. Гоги сел на кровати, весь мокрый от пота. Руки тряслись, сердце колотилось, во рту был солёный вкус крови — видимо, разодрал губу зубами. Кошмар закончился, но ощущение войны ещё не отпускало. Встал, подошёл к умывальнику, плеснул в лицо холодной водой. В зеркале на него смотрел бледный человек средних лет с широко раскрытыми глазами. Война кончилась пять лет назад. Кёнигсберг стал советским Калининградом. Немцы, которых он убивал во сне, давно превратились в прах. А он выжил, получил вторую жизнь, встретил прекрасную женщину, нашёл призвание. Но память не отпускала. В глубине сознания всё ещё гремели пушки, свистели пули, кричали раненые. И иногда, в минуты слабости или переутомления, эта память прорывалась наружу, возвращая его в ад войны. Гоги зажёг папиросу дрожащими руками. Никотин должен был успокоить нервы, привести мысли в порядок. На столе лежал портрет Николь — воплощение красоты и мира. Этот рисунок был его якорем в реальности, напоминанием о том, что жизнь продолжается. |