Книга Дурак умер, да здравствует дурак, страница 50 – Дональд Уэстлейк

Нет, нет, только не это. Мне совсем недосуг заниматься еще и приготовлениями к свадьбе. Я знать не знал, действительно ли Шарлин (о, боже!) могла вчинить мне иск, и сейчас это совершенно не волновало меня.

Слишком много всего навалилось. Слишком много волков норовили в меня вцепиться. Похоже, пришло время натравить их друг на дружку. Поэтому я сказал:

— Извините.

И подошел к телефону.

— Можешь звонить, кому угодно, — громогласно объявила Шарлин. — Я свои права знаю. Не думай, что тебе позволено играть моими чувствами.

Было уже половина шестого, и рабочий день кончился, но Добрьяк произвел на меня впечатление человека, который любит сидеть в конторе допоздна, запоем читая книги по правоведению или фокусничая с закладными. Если его не окажется на месте, придется рискнуть и позвонить Райли.

К счастью, Добрьяк был верен себе и сидел в присутствии. Когда он снял трубку, и я назвал себя, стряпчий тотчас закричал:

— Фред! Я вас обыскался! Где вы?

— Это неважно, — ответил я. — Я хочу…

— Вы дома?

— Нет. Я хочу…

— Фред, нам надо поговорить.

— Подождите. Я хочу…

— Это важно! Жизненно важно!

— Я хочу…

— Вы можете прийти ко мне в контору?

— Нет. Я хочу…

— Нам необходимо встретиться и поговорить. Надо обсудить…

— Черт возьми, да замолчите хоть на минуту! — гаркнул я.

Мир погрузился в звенящую тишину. Краем глаза я видел, что Шарлин изумленно таращится на меня.

— Вот что, — сказал я вселенскому безмолвию. — Если вы — мой поверенный, то послушайте меня хотя бы минуту. Если вы не хотите меня слушать, значит, вы не мой поверенный.

— Фред, — полным холестерина голосом отозвался Добрьяк. — Разумеется, я вас выслушаю. Говорите, что хотите, Фред.

— Хорошо. Когда мне было пятнадцать лет, я провел две недели в лагере бойскаутов.

— Дивные места, — молвил Добрьяк немного рассеянно, но с явным желанием сделать мне приятное.

— И отправил оттуда письмо своей однокласснице. Сейчас она в Нью-Йорке. Ее дядька работает судьей в Монтане. Она утверждает, что мое письмо — это брачное предложение, и грозится засудить меня за нарушение обещания жениться.

Я оторвал трубку от уха, чтобы Шарлин могла вместе со мной послушать ржание Добрьяка, напомнившее мне смех колдуньи из Диснеевской «Белоснежки».

Шарлин захлопала глазами, полускрытыми стеклами очков в шутовской черепаховой оправе с блестками. На лице ее волнение боролось с решимостью.

Когда Добрьяк перешел с гогота на хохот, потом — на смех и, наконец, на хихикания и повизгивания, я снова прижал трубку к уху и спросил:

— Итак, что мне делать? Спровадить ее?

После чего опять поднял трубку на воздух, чтобы вместе с Шарлин выслушать ответ. Должен признаться, он меня удивил. Добрьяк сказал:

— Нет-нет, ни в коем случае, Фред. Разыграйте волнение и тревогу, мой мальчик. Если сумеете, возмутитесь! Сделайте вид, будто вы не хотите жениться на ней и блефуете, но боитесь, что ваши позиции непрочны. Если нам удастся заманить этих людей в суд… — Он не договорил, потому что снова начал хихикать и повизгивать.

Я поднес трубку ко рту и спросил:

— А какой мне в этом прок?

— У ее родни водятся денежки? — осведомился Добрьяк. — Есть собственный дом? Какое-нибудь дело?

— Извините, я сейчас, — сказал я. — Она забыла закрыть за собой дверь, и тут сквозит.

Я подошел к двери и явственно услышал затихающий перестук каблучков. А потом снизу донесся истошный, но тоже затихающий крик: